Завершение Балканских войн 19121913 гг. не принесло успокоение на Балканский полуостров. Краткий период между подписанием Бухарестского мирного договора и началом Первой мировой войны характеризовался крайней нестабильностью, угрожавшей интересам России в регионе. Крушение Балканского союза, переориентация Болгарии на державы Тройственного союза, неурегулированность албанской и македонской проблемы, ослаблявшей Сербию, опасность греко-турецкого столкновения и болгаро-турецкого сближения – таков был круг вопросов, волновавших русскую дипломатию на Балканах в преддверии мировой войны.

Военное ведомство России, располагавшее своими официальными представителями в столицах Балканских государств, внимательно наблюдало за развитием комплекса указанных выше вопросов, часто снабжая Министерство иностранных дел ценной информацией, добытой агентурным путем. В этот период тема болгаро-турецких отношений была одной из доминирующих в донесениях русских как дипломатических, так и военных представителей. Военные агенты России особенно ревностно следили за наметившимся с августа 1913 г. сближением между Болгарией и Турцией, резонно усматривая в нем новый источник нестабильности на Балканах и угрозу для Сербии – ключевого союзника Петербурга в регионе.

При этом внимание представителей русской военной разведки не ограничивалось лишь официальными каналами межгосударственных переговоров Болгарии и Турции, сводившихся главным образом к вопросу о заключении секретной военной конвенции, направленной против Греции и Сербии. Другой немаловажной проблемой, попавшей в поле зрения русских военных представителей на Балканах в конце 1913 – начале 1914 г., стало неформальное болгаро-турецкое сотрудничество, проявившееся в совместных шагах ВМОРО (Внутренней македоно-одринской революционной организации) и младотурецкого руководства в деле организации диверсионно-четнических вылазок на греческую и сербскую территорию Македонии.

Как первый, так и второй вопросы до недавнего времени были недостаточно освещены в литературе. Сам факт переговоров между Болгарией и Турцией о заключении военной конвенции в конце 1913 – начале 1914 г. не был секретом для исследователей. В частности, болгарский историк Т. Влахов в работах 1950-х годов неоднократно упоминал их в контексте политики сближения Болгарии с державами Тройственного союза. Он же, опираясь на документы внешнеполитических ведомств Германии и Австро-Венгрии, предложил и свое объяснение тому, почему уже согласованный в самом начале 1914 г. проект союзного договора между Болгарией и Турцией так и остался неподписанным¹. Однако лишь сравнительно недавно болгарские исследователи ввели в научный оборот новые документальные и мемуарные свидетельства болгарского происхождения, которые позволили раскрыть ранее неизвестные детали переговорного процесса, значительно сократив тем самым белые пятна в истории болгаро-турецких отношений в период между Балканскими войнами и Первой мировой войной. В частности, в 2019 г. Г. Георгиев реконструировал ход переговоров, введя в научный оборот исходный текст турецких предложений, представленных болгарской стороне в конце сентября 1913 г. [2. С. 218–222]. Тремя годами ранее К. Алексиев опубликовал составленный в самом начале 1914 г. ответный итоговый текст болгарского проекта военной конвенции, свидетельствующий о принципиальном согласии Болгарии уступить Турции территорию в Западной Фракии в обмен на возможное территориальное расширение в Македонии². В том же 2016 г. были изданы ранее не публиковавшиеся мемуары болгарского дипломата Симеона Радева, которые пролили дополнительный свет на некоторые детали болгаро-турецкого переговорного процесса. В частности, именно свидетельства С. Радева позволяют подтвердить особую роль болгарского полномочного представителя в Константинополе Андрея Тошева на завершающем этапе переговоров³.

Хранящиеся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА) донесения русской военной разведки позволяют внести дополнительный вклад в копилку имеющихся на сей день сведений относительно того, насколько близко Болгария и Турция в преддверии мировой войны смогли подойти к официальному союзу друг с другом⁴. Кроме того, они позволяют оценить и степень эффективности русской разведки на Балканах, снабжавшей внешнеполитическое ведомство ценной информацией, часто недоступной дипломатическим представителям России в данном регионе. Более того, как нам представляется, данный пример взаимодействия между структурой Военного ведомства и МИД может послужить и удачной иллюстрацией высказанного отечественным специалистом по истории военной разведки России на Балканах В.Б. Кашириным суждения о том, что «в последний период существования Российской империи институт военных агентов […] добился значительного влияния на процесс выработки внешней политики и большой стратегии государства» [4. С. 113].

Среди интересующих нас документов по естественным причинам доминируют донесения военных агентов в Софии и Константинополе – полковника Ю.Д. Романовского и генерал-майора М.Н. Леонтьева соответственно. В передаваемых ими в отдел генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба сведениях, добытых зачастую агентурным путем и от высокопоставленных информаторов, нашли отражение почти все основные этапы болгаро-турецкого переговорного процесса.

Так, Леонтьев уже в начале сентября 1913 г., наблюдая за поведением болгарских переговорщиков в Константинополе, пришел к выводу о формировании контуров «будущего болгаро-турецко-албанского союза, направленного против Сербии и, главным образом, против Греции»⁵. От его внимания, в частности, не ускользнула поспешность, с которой Болгария стремилась заключить мирный договор с Турцией, дабы развязать себе тем самым руки для более активной политики на македонском направлении⁶.

16/29 сентября 1913 г. Константинопольский мирный договор между Болгарией и Турцией был подписан, однако это не привело к снижению активности болгарских переговорщиков в столице Османской империи. Леонтьев в октябре 1913 г. обратил особое внимание своего руководства на «неожиданную задержку генерала Савова в Константинополе на неопределенный срок»⁷. Романовский в ноябре 1913 г. прямо указывал на то, что «Савов получил миссию начать переговоры о заключении военной конвенции с Турцией, направленной […] против Греции»⁸.

Далее догадок относительно задач генерала Савова дело, однако, не шло. Детали его миссии в Константинополе так и остались секретом для русских военных агентов, как и тот факт, что уже в сентябре 1913 г. основная тяжесть переговоров о заключении болгаро-турецкого союза и военной конвенции была перенесена из Константинополя в Софию. По словам болгарского исследователя Г. Георгиева, 29 сентября/12 октября 1913 г. царю Фердинанду был представлен первоначальный вариант военной конвенции, составленный турецкой стороной. Проект имел явную антигреческую направленность, хотя и предполагал два различных сценария, которым соответствовали программа-минимум и программа-максимум. Первый сценарий предполагал совместные военные действия Болгарии и Турции исключительно против Греции, разгром которой позволил бы туркам вернуть оспариваемые ими острова в Эгейском море, а болгарам – южную Македонию с Кавалой и Салониками. Такой исход войны обязывал бы Болгарию уступить Турции в качестве компенсации большую часть Западной Фракии с городами Дедеагач и Гюмюрджина. Второй сценарий конвенции рисовал проект более масштабного военного конфликта, к которому на стороне Греции присоединилась бы Сербия. В таком случае, после разгрома обоих противников, Турция получила бы всю Западную Фракию с Кавалой и Мустафа-Пашой, а Болгария – Салоники и всю сербскую Македонию кроме Дебра и населенных албанцами районов Старой Сербии, которые, в свою очередь, должны были отойти к Албании, управляемой турецким принцем [2. С. 219]. Возможная роль Румынии в конфликте была обойдена молчанием.

Проект лег в основу дальнейших переговоров, хотя и заметно остудил пыл болгарской управляющей элиты, напуганной демонстрацией турецких аппетитов. Комментируя Фердинанду турецкий проект, премьер-министр В. Радославов и министр иностранных дел Н. Генадиев в один голос заявили о неготовности Болгарии к новой войне в ближайшем будущем и необходимости использовать сближение с Турцией прежде всего для того, чтобы выиграть время и удержать Западную Фракию [2. С. 219–220]. На случай же спонтанного начала греко-турецкой войны действовала достигнутая в сентябре на мирных переговорах в Константинополе «устная договоренность» о негласном пропуске Болгарией турецких войск через Западную Фракию⁹.

Важным рубежом в болгаро-турецком переговорном процессе стала встреча болгарского министра иностранных дел Николы Генадиева и министра внутренних дел Турции Мехмеда Талаат-бея в пограничном Любимце в середине ноября 1913 г. Данное событие, завершившееся согласованием предварительного совместного проекта болгаро-турецкой военной конвенции и запустившее новый этап в переговорном процессе, попало в поле зрения русских военных агентов. Романовский известил о встрече в Любимце срочной телеграммой 21 ноября/ 4 декабря 1913 г. Одновременно и Романовский, и Леонтьев пристально наблюдали за начавшейся в конце ноября и протекавшей весь декабрь 1913 г. переговорной миссией полковника Н. Жекова в Константинополе. От внимания Романовского не ускользнул и секретный визит бывшего турецкого посланника в Болгарии Неджиба Паши Мельхаме, который в течение недели с 16/29 декабря 1913 г. провел несколько «продолжительных бесед» с Н. Генадиевым и премьер-министром В. Радославовым¹⁰.

Миссия полковника Н. Жекова в столице Османской империи оказалась более удачной, чем предыдущая миссия генерала М. Савова. В конце декабря 1913 г. она завершилась утверждением турецким военным министром Исмаилом Энвер-беем поправок к составленному Н. Генадиевым и М. Талаат-беем в ноябре предварительному тексту военной конвенции. И. Энвер-бей при этом пошел на уступки болгарской стороне и, по настоянию Н. Жекова, согласился включить в текст договора упоминание о конкретном механизме размена территорией между Болгарией и Турцией. Так, теперь передача Болгарией Дедеагача Турции должна состояться только после фактического получения Болгарией Салоник, Битоли и Охрида, т.е. не только греческой Эгейской Македонии, но и южной части сербской Вардарской Македонии [2. С. 236]. Отредактированный И. Энвер-беем текст конвенции в самом конце 1913 г. был отправлен в Софию, где 1/14 января 1914 г. премьер-министр В. Радославов известил австрийского посланника А. Тарновского о согласии, в целом, болгарской стороны с внесенными изменениями и готовности в ближайшие дни подписать военную конвенцию с Турцией¹¹. А 4/17 января уже Радославов отправил болгарскому полномочному представителю в Константинополе А. Тошеву утвержденный с небольшими поправками болгарским правительством текст конвенции. Поправки касались крайних точек болгарского территориального расширения «в случае успешной войны против Греции и Сербии». Так, в границах Болгарии должны были остаться Тетово, Костур и Кайляр, тогда как турки могли бы вернуть себе всю Западную Фракию до реки Места¹². Болгарскому дипломату, таким образом, было поручено поставить точку в переговорах, подписав от имени болгарских властей полученный договор даже в том случае, если турки отвергнут болгарские поправки или же потребуют новых незначительных изменений в свою пользу¹³.

Данный эпизод болгаро-турецких переговоров нашел отражение в донесениях русских военных агентов в Софии и Константинополе. Так, Романовский уже 3/16 января 1914 г., т.е. еще до того как А. Тошев получил текст конвенции и инструкции от В. Радославова, опираясь на агентурные данные, срочной шифрованной телеграммой уведомил о факте заключения «соглашения, по которому Болгария в случае войны Греции с Турцией немедленно очищает Дедеагач, Гюмюльджину и предоставляет Турции железную дорогу Дедеагач – Салоники». Соглашение, по словам Романовского, предполагало возможность и совместных военных действий Болгарии и Турции против Сербии в том случае, если они будут поддержаны «выступлением албанцев»¹⁴.

По всей видимости, именно согласование в Софии итогового проекта болгаро-турецкой конвенции было принято Романовским за факт ее подписания обеими сторонами. Ему при этом не удалось получить доступ к ее полному тексту, однако благодаря своему секретному осведомителю из числа бывших болгарских министров¹⁵ он смог верно понять суть почти достигнутого соглашения: Болгария давала принципиальное согласие на военный союз с Турцией, в основе которого лежал бы пропуск турецких войск через Западную Фракию и последующий размен этой территории на Эгейскую Македонию, отнятую у Греции.

В рапорте от 8/21 января 1914 г. Романовский уточнял: «В случае если обстановка (в ходе планируемой греко-турецкой войны. – <em>Д.Л</em>.) будет этому благоприятствовать, Болгария не ограничится благожелательным нейтралитетом, мобилизует армию и выступает против Сербии и Греции. Главная турецкая квартира будет находиться в Деде-Агаче. В случае успеха военных действий, болгары обязуются уступить Деде-Агач и Гюмурджину и получают взамен Кавалу. Что касается Румынии, то теперешний кабинет рассчитывает при помощи Австрии купить ее нейтралитет, хотя бы ценой новых территориальных уступок». Сам Романовский скептически смотрел на успех подобной комбинации, полагая, что турки, достигнув Салоник и Кавалы, вряд ли в итоге уступят их болгарам¹⁶. Тем не менее, он фиксировал оживленную подготовку албанских, болгарских и турецких деятелей к организации диверсионных действий против Греции и Сербии. Так, например, Романовский сообщал о поездках одного из предводителей ВМОРО Яне Санданского в Албанию на рубеже 1913–1914 гг., как и об ответном визите албанской делегации из четырех человек в Софию. Отправленные в болгарскую столицу «Временным комитетом», указанные албанцы имели совещания с видными лидерами ВМОРО Хр. Татарчевым и А. Протогеровым, а также с Н. Генадиевым. 5/18 января 1914 г. албанская делегация отбыла для переговоров в Константинополь, а 12/25 января 1914 г. должна была вернуться в Дедеагач для обсуждения с делегатами ВМОРО и младотурецкого комитета конкретных планов диверсионных вылазок на территорию Сербии¹⁷.

Сведения, предоставленные российским военным агентом в Софии, практически сразу же были переданы в Министерство иностранных дел, где вызвали обоснованную тревогу. В течение января 1914 г. министру иностранных дел России С.Д. Сазонову пришлось проделать немалую работу для прояснения вопроса о якобы состоявшемся болгаро-турецком соглашении. Однако запрошенные им дипломатические представители России в Белграде, Бухаресте, Афинах, Софии и Константинополе практически в один голос отрицали наличие достоверных свидетельств подобного письменного соглашения между Болгарией и Турцией,¹⁸ уточняя, правда, что «совместное выступление» этих государств против Греции может произойти «даже помимо предварительного заключения конвенции», в силу «общности интересов»¹⁹ или в силу устных договоренностей²⁰.

Давление со стороны России, как известно, вынудило болгарского премьера В. Радославова 16/29 января 1914 г. отправить посланнику в Петербурге Радко Димитриеву срочную телеграмму с призывом «явиться к г. Сазонову и заявить от имени болгарского правительства в самой категоричной форме, что мы не заключали и никогда не имели намерения заключать какового бы то ни было политического соглашения вообще и в частности о пропуске турецких войск через нашу Эгейскую область»²¹.

Однако донесения, которые в то же самое время в российском МИД и Генеральном штабе получали от военных агентов в Софии и Константинополе, не оставляли сомнения в откровенном лукавстве В. Радославова. Так, в частности, 13/26 января 1914 г. Романовским была отправлена срочная телеграмма, доведенная вскоре до сведения Сазонова, которая бросает свет на кульминационный этап болгаро-турецких переговоров, завершившийся выработкой очередного болгарского проекта военной конвенции. Из телеграммы Романовского следует, что после 4/17 января 1914 г., когда, как известно, болгарский посланник в Константинополе А. Тошев получил от В. Радославова предписание подписать союзный договор с Турцией²², последовали «оживленные переговоры», сопровождавшиеся взаимным отъездом на родину для консультаций сперва турецкого посланника в Софии Фетхи-бея, а затем и самого А. Тошева. Новый виток переговоров, по сведениям Романовского, увенчало «продолжительное совещание» в Софии 12/25 января 1914 г. с участием А. Тошева, В. Радославова и австрийского посланника А. Тарновского²³.

Итог совещания остался неизвестен Романовскому. Лишь спустя год французские дипломаты ознакомили российских коллег с добытым агентурным путем текстом якобы секретной болгаро-турецкой военной конвенции, дата появления которой совпадает с датой упомянутого Романовским «продолжительного совещания» в Софии. На сегодняшний день достоверно известно, что согласованный в болгарской столице 12/25 января 1914 г. текст конвенции в действительности остался всего лишь очередным проектом. Однако его сравнение с предыдущим вариантом союзного договора от 4/17 января 1914 г. позволяет понять логику болгарской стороны в переговорном процессе.

Позже именитый болгарский дипломат А. Тошев приписывал именно себе заслугу в затягивании переговоров с Османской империей, что, по его мнению, позволило Болгарии избежать турецкого капкана и сохранить за собой Западную Фракию вплоть до вступления страны в Первую мировую войну. Симеон Радев, посвященный в детали болгаро-турецкого переговорного процесса в 1913–1914 г., так же свидетельствует о том, что А. Тошев, ознакомившись с проектом конвенции от 4/17 января 1914 г., не решился поставить под ним свою подпись и потребовал дополнительных разъяснений от болгарского правительства. В итоге в ходе совещаний в Софии с В. Радославовым, Д. Тончевым и Н. Генадиевым, а также в результате личной аудиенции царя Фердинанда А. Тошеву удалось повлиять на позицию болгарских властей. В беседе с австрийским посланником А. Тарновским, выступавшим за скорейшее болгаро-турецкое сближение, А. Тошеву пришлось отдельно излагать свои доводы²⁴. Вследствие этого в совещании 12/25 января 1914 г. при посредничестве А. Тарновского проект конвенции, носивший изначально преимущественно антигреческий характер, был направлен своим острием одновременно и против Сербии. Согласно новому варианту союзного договора, <em>casus</em><em> </em><em>belli</em> для обоих союзников теперь наступал только в том случае, если один из них «оказался вовлечен в войну, по крайней мере, с двумя государствами Балканского полуострова». Тем самым Турция и <em>de</em><em> </em><em>facto</em>, и <em>de jure</em> теряла прямую поддержку Болгарии в случае конфликта только с Грецией, без участия Сербии. Кроме того, хотя и сохранен был пункт о праве прохода турецкой армии через Западную Фракию, вопрос о территориальных компенсациях Болгарии в пользу Турции не был конкретизирован – упоминалось лишь о возможной коррекции границы в соответствии с «этническим принципом». Что же касается указаний на конкретные территории, то из прежнего варианта конвенции сохранились положения лишь о передаче Турции островов Эгейского моря, а Албании – области к западу от линии Охрид – Дебр – Призрен – Приштина²⁵.

В январе 1914 г. генерал-майор Леонтьев, со своей стороны, пытался выяснить у болгарских представителей в турецкой столице степень достоверности слухов о болгаро-турецком союзе и в итоге получил от них весьма интересные и прозрачные комментарии. Военный атташе Болгарии полковник Марков прямо заявил ему, что «сейчас нет болгарина, который не согласился бы на какие угодно жертвы для отвоевания Македонии; для этой цели можно пойти на союз с самим чертом, а не только с Турцией». Андрей Тошев дал Леонтьеву более развернутое объяснение: «Ценой бесчисленных жертв мы достигли совершенно отрицательных результатов, получив в свое владение западную Фракию, где болгар нет, а есть только турки и греки. Выходит так, что если раньше у турок была болгарская Македония, причинявшая им столько забот и беспокойств, то теперь в награду за все наши усилия мы получили право овладеть турецкой Македонией, которая нам совершенно не нужна и в будущем грозит такими же разочарованиями и заботами». Сам Леонтьев, хотя и допускал вероятность заключения болгаро-турецкой сделки по размену Западной Фракии на Эгейскую Македонию, все же слабо верил в ее осуществимость. Даже в случае успеха турок в войне против Греции, полагал он, болгары вряд ли могли рассчитывать на добросовестное исполнение турками своих обязательств. Кроме того, по мнению Леонтьева, следовало учитывать и позицию самого населения Салоник, относительное большинство которого было представлено еврейской общиной, «мало заинтересованной в переходе своего гнезда в несентиментальные болгарские руки». «Из всех господств евреи несомненно предпочли бы турецкое как обеспечивающее им наибольшую свободу действий, но если бы это оказалось невозможным, то надо ожидать самой деятельной кампании в пользу интернационализации Салоник, мысль о чем уже зародилась среди местных евреев», – добавил Леонтьев²⁶.

За деталями болгаро-турецких переговоров пристально следили в столицах других балканских государств, причем с начала весны 1914 г. и греческие, и сербские власти исходили из факта заключения болгаро-турецкой военной конвенции, активно готовясь при этом противостоять планам Константинополя и Софии. Но если греческое руководство относилось к российским представителям крайне настороженно,²⁷ то военный агент России в Белграде полковник В.А. Артамонов регулярно получал от сербских властей сведения секретного характера, касающиеся военных приготовлений Болгарии [5. С. 14–15; 4. С. 306–307]. В рапорте от 22 апреля/5 мая 1914 г. он передавал в Петербург полученные от сербов детали болгаро-турецких договоренностей, которые в основных чертах коррелируют с известным на сей день проектом конвенции от 4/17 января 1914 г. Согласно этим данным, Албания, Болгария и Турция договаривались поэтапно усилить четническую активность в Эгейской и Вардарской Македонии с целью достичь автономии региона, не прибегая к полномасштабным военным действиям на суше. В случае успеха этого плана Турция могла бы потребовать от Греции Эгейские острова, а Болгария закрепляла бы за собой «территорию до Орфанского залива и далее до Джумайи», тогда как «все остальное образует автономную область, где турки и болгары пользуются одинаковыми правами». В случае же присоединения Македонии к Болгарии в ходе войны обоих союзников против Греции и Сербии, Турция получила бы право присоединить Эгейские острова и территорию Западной Фракии до р. Места. Струга и Дебр на Западе Македонии, равно как и Призрен и Дьяковица в Косове, должны были отойти к Албании. Договоренности, которые попали в поле зрения Артамонова, включали оперативные планы сторон в ходе планируемой войны. Так, например, в случае начала военных действий между Турцией и Грецией Болгария, даже при уклонении от участия в конфликте, обязана была «предоставить Турции для операции свою территорию вплоть до г. Джумайи». «Если Сербия вмешается в качестве союзницы Греции, – пояснялось в соглашении, – то Турция будет вести войну на два фронта: против Сербии и Греции, в то время как Албания атакует их с запада. В этом случае Болгария предоставляет Турции 150 000 своих солдат для оккупации Македонии, а остальные силы Болгарии занимают оборонительное положение против Сербии и Румынии. Однако в случае надобности Турция должна послать Болгарии в помощь против Румынии 80 000 чел.»²⁸.

Параллельно переговорам по поводу военного союза российские военные агенты фиксировали возросшее сотрудничество ВМОРО и младотурок в деле восстановления четнической активности в Македонии. От внимания российской разведки не ускользнули частые визиты болгаро-македонских революционных активистов в Турцию и Албанию, как и поездки младотурок в Западную Фракию, где ими была развернута кипучая совместная с болгарами «деятельность по организации банд»²⁹. Российские представители были уверены, что подготовка к ведению диверсионной войны на территории Греции и Сербии осуществляется с ведома и с санкции официальных болгарских властей, а также Австро-Венгрии и Германии, стремившихся сблизить и подчинить своему влиянию Болгарию и Турцию³⁰.

Как известно, после поражения Болгарии во Второй балканской войне ослабленная ВМОРО вынуждена была коренным образом менять стратегию деятельности, обратившись к поиску союзников [7. С. 93–116]. В соответствии с подписанным в Константинополе 17/30 октября 1913 г. и одобренным впоследствии болгарским правительством Протоколом о совместных действиях ВМОРО и Турецкого македонского комитета, происходил раздел зон ответственности двух четнических структур. Впервые в своей истории Внутренняя революционная организация отказалась от монополии на руководство повстанческим движением в Македонии, сузив свою оперативную зону до границ бывшего Скопского вилайета. Большая часть бывшего Битольского вилайета отныне попадала в сферу албанской активности, тогда как Западная Фракия в границах бывшей Гюмюрджинской республики должна была стать тыловой базой для Турецкой четнической организации («Тешкилят-и Махсуса»), возглавляемой Сулейманом Аскери-беем. Оперативная зона этой организации, являвшейся в действительности специальным подразделением османской армии, согласно Протоколу 17/30 октября 1913 г., распространялась на всю Эгейскую Македонию или бывший Салоникский вилайет³¹.

Российские военные агенты не были в курсе подписанного в октябре 1913 г. Протокола, однако уже к весне 1914 г., по нарастающей активности болгарских и турецких четнических структур, вполне распознали суть болгаро-турецкой четнической сделки. Начиная с февраля 1914 г. Романовский и Леонтьев сообщали о концентрации турецких четников в болгарской Западной Фракии³². В рапорте от 20 марта/2 апреля 1914 г. Романовский следующим образом обобщал собранную агентурным путем информацию «о сношениях болгар с младотурецким комитетом»: «В Константинополе существует организация для подготовки […] турецких чет, предназначенных для действий в греческой и сербской Македонии, совместно с болгарскими четниками. Комитет этот подчинен Военному Министерству. Во главе организации стоит майор Решид-бей, находящийся в Константинополе. Главным начальником банд, предназначенных действовать против Греции, решено назначить майора Сулейман-бея, находящегося сейчас в Адрианополе. По районам начальствующими лицами будут: поручик Ариф-бей в Гюмурджине, Реуф-бей – в Деде Агаче, жандармский капитан Халим Джавид-бей – в Ксанти /Скече/, Смаил /Измаил/ бей – в Струмице и, наконец, Мехмед Хуссейн-эффенди будет назначен представителем всей организации в Софии»³³. Романовский при этом уточнял, что главными переговорщиками при взаимодействии двух четнических организаций выступают Сулейман Аскери-бей и А. Протогеров как лица наиболее приближенные к политическому и военному руководству своих стран. От внимания Романовского не ускользнул и тот факт, что в коллективных совещаниях двух организаций с обеих сторон наряду с революционными активистами и четническими воеводами принимали участие и государственные служащие. Так, например, в проведенном 10/23 марта 1914 г. в османской столице в клубе Нури Османие совещании принял участие Панчо Дорев – советник в посольстве Болгарии в Константинополе. С турецкой стороны помимо Сулеймана Аскери-бея и еще двух активистов в совещании принимал участие лидер турецкой фракции в болгарском Народном собрании и одновременно член младотурецкого комитета Эдхем Рухи³⁴.

Подготовка турецких четников шла опережающими темпами. По сведениям Романовского, к концу марта 1914 г. они располагали следующими силами: в Кырджали были складированы 2 000 винтовок при 625 четниках, в Пашмаклы – 1 000 винтовок при 200 четниках, в Чилиби – 1 500 винтовок при 300 четниках, в Ксанти – 19 000 винтовок при 6 700 четниках, в Гюмюрджине – 15 000 винтовок при 5 600 четниках³⁵. Артамонов, со своей стороны, доносил в конце апреля 1914 г. из Белграда о почти двукратном численном превосходстве турецких диверсантов, концентрировавшихся в Западной Фракии, над болгарскими четниками, собиравшимися в Струмицком районе: «Турецких четников в Гюмюльджине, Ксанти и Неврокопе находится свыше 6–7000 чел; македонцев – у Мельника, Петрича, Струмицы и Джумайи свыше 3–4000 чел.»³⁶.

При таком положении вещей контроль над Западной Фракией постепенно перетекал в турецкие руки, что создавало первые очаги напряженности в болгаро-турецких отношениях. Романовский еще в марте 1914 г. обратил внимание на тот факт, что победа в парламентских выборах партий либеральной коалиции В. Радославова, одержанная во многом благодаря мусульманскому населению новоприсоединенных земель и турецким агитаторам, будет способствовать достижению «если не явной, то фактической автономии для турецкого населения Гюмурджинского округа, и последнее будет находиться под сильным влиянием Константинополя»³⁷. 30 марта/12 апреля 1914 г. в продолжение этой темы Романовский сообщил следующее: «Среди болгарского населения Фракии начинается глухое брожение против привилегированного положения турок, которые сейчас являются там чуть ли не хозяевами положения. Начальник 2-й инспекционной области, генерал Тошев, инспектировавший недавно части 10-й дивизии, расположенной во Фракии, заявил одному из своих приятелей, что положение болгар во Фракии ухудшается с каждым днем, турки держат себя с ними вызывающе и открыто говорят, что болгары во Фракии – лишь временные гости»³⁸.

Росло недоверие и в отношениях между четническими структурами болгар и турок, и в отношениях на межгосударственном уровне. До начала мировой войны разладилось взаимодействие двух государств на албанском направлении, выросла напряженность в отношениях между мусульманским населением и болгарской администрацией в Западной Фракии, были свернуты первоначальные темпы сотрудничества между ВМОРО и турецкой «Тешкилят-и Махсуса», окончательно забуксовала работа по подписанию военной конвенции. Вплоть до того, что 7/20 июня 1914 г., в период очередного обострения греко-турецких отношений, болгарский военный атташе в Константинополе полковник Марков в разговоре с русским коллегой предположил, что Болгария должна будет потребовать от Турции исправления границы по Марице в качестве компенсации за свой нейтралитет в греко-турецкой войне. Марков при этом поделился одним суждением, которое ярко свидетельствовало о временном и вынужденном характере болгаро-турецкого сотрудничества: «Я хорошо знаю турок и в возможность искренней дружбы к нам с их стороны не верю. […] Они всегда уважали и впредь будут уважать только одну реальную силу»³⁹.

Лишь Июльский кризис 1914 г. и последовавший за ним мировой пожар повернули вспять тенденцию к разладу отношений между двумя вынужденными союзниками, вновь подстегнув их усилия по сближению своих позиций ради решения национальных задач. В итоге в начале августа 1914 г. был оперативно востребован опыт недавних переговоров, и 6/19 августа 1914 г. Болгария и Турция под решительным давлением Австро-Венгрии и Германии [1. С. 152–153] подписали секретный договор о союзе и дружбе, в котором, хотя и в размытом и скорректированном виде, были отражены ключевые пункты предыдущих проектов: подтверждалась, при условии гарантированного нейтралитета Румынии, возможность совместной войны Болгарии и Турции против Сербии и Греции, а также фактически допускался проход турецкой армии через Западную Фракию⁴⁰.

Договор, ставший логичным финалом болгаро-турецких отношений в период между Балканскими войнами и Первой мировой, имел важное значение. Подписанный всего несколько дней спустя после союзного германо-турецкого договора (20 июля/2 августа 1914 г.), он значительно ускорил вступление Османской империи в войну, а также надежно пристегнул Болгарию к лагерю держав Тройственного союза, гарантировав им, как минимум, ее доброжелательный нейтралитет. Масштабы нараставшей как снежный ком геополитической катастрофы, особенно ввиду многократно возросшей роли Болгарии в расстановке сил на Балканах с началом мировой войны, были очевидны русским дипломатическим и военным представителям в данном регионе. Именно с этим связано их безоговорочное принятие почти с первых дней войны идеи о необходимости немедленных и значительных по масштабу территориальных компенсаций со стороны Сербии и Греции в пользу Болгарии [8. С. 134–152]. Стремительный бег времени, однако, не позволил России в сжатые сроки переломить опасную тенденцию и исправить совершенную в том числе и по ее вине ошибку 1913 г.