Везде
Почему на стенах Софии Киевской оставляли надписи о «козе»?
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Почему на стенах Софии Киевской оставляли надписи о «козе»?
Аннотация
Код статьи
S0869544X0017729-4-1
DOI
10.31857/S0869544X0017728-3
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Дробышева Мария Михайловна 
ORCID: 0000-0003-2943-2897
Должность: младший научный сотрудник, старший преподаватель исторического факультета
Аффилиация: Государственный академический университет гуманитарных наук
Адрес: Российская Федерация,
Выпуск
Номер 6
Страницы
99-109
Аннотация

В статье исследуется семь древнерусских надписей-граффити, сделанных в алтарной зоне Георгиевского придела Киевского Софийского собора (№ 126, 127, 851, 854, 904, 927 и 1076а), в которых содержится призыв «отдать козу мою» или так или иначе сообщается о «козе». Для граффито № 927 приводится новая версия прочтения, согласно которой в надписи говорится о сватовстве козы и барана при участии беса. Для всей этой серии граффити приводится сравнение с существующим фольклорным и эпиграфическим материалом, делается вывод об ее брачно-эротической семантике. Приводится подробный внестратиграфический анализ надписей, результатом которого стал вывод о необходимости датировать весь комплекс граффити по сумме признаков концом XIII – началом XIV в.

Ключевые слова
граффити, Древняя Русь, эпиграфика, фольклор
Источник финансирования
Статья подготовлена в Государственном академическом университете гуманитарных наук в рамках государственного задания Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (тема № FZNF-2020-0001 «Историко-культурные традиции и ценности в контексте глобальной истории») Благодарю участников семинара по проблемам исторической русистики при кафедре русского языка Филологического факультета МГУ им. Ломоносова (17 июня 2021 г.) за возможность обсудить содержание статьи и очень ценные замечания, появившееся во время дискуссии.
Классификатор
Дата публикации
13.12.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
157
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 В первой публикации древнерусских граффити Софии Киевской (1947) Б.А. Рыбаков привел наиболее любопытные надписи, обнаруженные реставраторами в Георгиевском и Михайловском приделах храма. В частности, исследователя заинтересовали два граффити с одинаковым текстом – в них содержался призыв «отдай козу мою». Квалифицировав их как бытовые, Б.А. Рыбаков посчитал, что в надписях какой-то клирошанин требует вернуть ему некий необходимый для богослужения предмет [20. С. 53]. В более поздней работе исследователь уточнил, что в надписи скорее всего идет речь о треножнике-пюпитре [22. С. 64], который, согласно словарю В.И. Даля, действительно имел наименование «коза» [13. С. 132]. С.А. Высоцкий в целом согласился с предложенной Б.А. Рыбаковым интерпретацией, упомянув также, со ссылкой на устное сообщение А.И. Багмут, альтернативную трактовку слова коза как обозначения маски (вероятно, имеется в виду маска для обряда вождения ряженого козой). Автор трехтомного корпуса киевских граффити присвоил этим надписям номера 126 и 127 [8. С. 46. Табл. XXXII. 1, XXXII. 3, XXXIII. 1, XXXIII. 3].
2 Б.А. Рыбаков отмечал, что вместе с двумя надписями про «козу» на той же южной стене апсиды Георгиевского придела находится еще одно граффито, содержащее «совершеннейшую непристойность о козе и о бесе», и не стал приводить его полный текст [22. С. 64]. Он допускал, что граффити с требованием отдать «козу» навели одного из прочитавших на мысль сделать свою надпись уже про реальную козу, вспомнив «рифмованную пословицу» про козу и беса [20. С. 64]. С.А. Высоцкий об этой надписи в своем корпусе киевских граффити ничего не сообщал.
3 Исследователь надписей Киевской Софии В.В. Корниенко не только заново изучил эти три надписи, но и обнаружил в том же Георгиевском приделе еще четыре фрагментированных граффити с упоминанием «козы». Из семи надписей шесть (№ 126, 127, 851, 854, 904 и 927) располагаются на уже упомянутой южной стене апсиды, еще одна (№ 1076а) – на западной грани северной лопатки первого от алтаря южного крещатого столба [17. С. 130. Табл. II].
4 Приведу тексты всех семи граффити в прочтении В.В. Корниенко.
5 № 126 [17. С. 37–38. Табл. ХХХІV, 1]:
6 даi козу
7 мою
8 № 127 [17. С. 38–39. Табл. ХХХІV. 2]:
9 даi ко‐
10 зу
11 мою
12 № 851 [17. С. 53. Табл. LХІІІ. 1]:
13 ...козу [м](ою)
14 № 854 [17. С. 53. Табл. LХІV. 1]:
15 ...ко‐
16 з(у)
17 № 904 [17. С. 61. Табл. LХХХVІ]:
18 ѿа[и] козу
19 мою попо[ви]
20 № 927 [17. С. 66. Табл. ХСVІІ]:
21 спра‐
22 шива‐
23 ѥт(ъ) сѧ
24 коза с(ъ) бѣ‐
25 сом(ъ) е(и) поiти ки‐
26 ва баран(ъ) еи
27 № 1076а [17. С. 104. Табл. CLХХХІІ., 1]:
28 коз‐
29 Помимо «козы», ни один вид животных настолько часто не упоминается в эпиграфике Софии Киевской. Сохранившиеся полностью надписи однотипны, а фрагменты скорее всего были им аналогичны. Только граффито № 904 содержит уточнение, что «козу» требуется отдать некому попу. Надо сказать, что окончание граффито написано не совсем разборчиво и полной уверенности в нахождении здесь словоформы попови нет. Надпись № 927 отличается от прочих и, видимо, дает ключ для понимания смысла всей серии.
30 В.В. Корниенко, как кажется, справедливо предположил фольклорный характер всех надписей, допустив, что это могут быть цитаты из популярного в то время произведения (возможно, юмористического характера), где в качестве персонажей фигурировали коза, бес, баран и хозяин козы. «Дай козу мою!», по гипотезе исследователя, была коронной фразой последнего [17. С. 370].
31 Для надписи № 927 В.В. Корниенко предлагает следующий перевод на современный украинский язык: «Питається коза: “Із бісом їй піти?” Киває баран: “Так!”» [17. С. 66]. Этой версии прочтения в основном уверенно распознающегося текста можно предложить альтернативу. В начале последней строки надписи вертикальный штрих делает первый знак действительно похожим на в, но не замкнутая нижняя петля буквы заставляет задуматься о возможности трактовки этого знака как к или з, которой предшествует случайное повреждение на штукатурке (можно сравнить с буквой в во второй строке, чтобы убедиться в разности написания символов). С учетом устойчивости в древнерусских источниках выражения поити за, приоритет надо отдать последней версии. Таким образом, распадается чтение В.В. Корниенко ки|ва. Сам же исследователь отмечал, что предпоследняя буква пятой строки идентифицируется не совсем уверенно и по контексту она была им восстановлена «как особая форма написания к, у которой нижняя косая далеко отодвинута вперед» [17. С. 66]. Можно согласиться с тем, что эта буква написана не вполне корректно, так как начертанный символ похож на и, но три идущих подряд и маловероятны, поэтому средний символ разумней будет трактовать как л, перед началом которой, как и в случае с з, образовался не относящийся к надписи штрих. В этих двух одинаковых, не относящихся к надписи, штрихам можно видеть намеренную попытку искажения ранее созданного текста или простую ошибку. При сделанных допущениях надпись складывается в осмысленный и грамматически правильный текст:
32 спра‐
33 шива‐
34 ѥтсѧ
35 коза с б[ѣ]‐
36 соме поiт[и] ли
37 за баран[а] еи
38 В предложенном В.В. Корниенко прочтении источника слово еи встречается дважды: в самом конце, где исследователь трактует его как утвердительное междометие; и как местоимение 3-го лица ж. р. дат. п. на отрезке между бѣсом(ъ) и поiти. Но, судя по фотографии и прориси в изданном корпусе, здесь нет ъ и буквы и, а наличие -е объясняется «бытовой» заменой конечной гласной. В последнем же еи логичней видеть как раз местоимение.
39 Обращает на себя внимание написание за барана вместо ожидаемого за борана. Словоформа на баране встречается и в берестяной грамоте № 761 (вероятно, последняя треть XIII в.), где она, согласно комментарию А.А. Зализняка, может объясняться трояко: «а) простой опиской под влиянием обоих соседних слогов, содержащих а; б) отражением аканья; в) отражением ассимиляции гласных, подобной той, которая дала, например, укр. бага´тий, гара´зд, гаря´чий» [15. С. 501]. Вопреки заключению исследователя, что «наиболее вероятно первое» [15. С. 501], надо признать маловероятным факт случайных одинаковых описок в двух независимых древнерусских источниках сразу.
40 Спрашиватися – многозначный глагол, но управляя предлогом с, он приобретает значение ‘советоваться с кем-либо’ [24. С. 88]. Таким образом, перевести надпись можно так: «Советуется коза с бесом, пойти ли ей (замуж) за барана».
41 В подобной интерпретации граффито № 927 и вся серия надписей «(от)дай козу мою» становится еще одним эпиграфическим источником, связанным с обрядом сватовства. Можно отметить, что в «Словаре древнерусского языка XI–XVII вв.» в качестве примера значения спрашиватися как ‘просить сделать что-либо’ приводится текст из сочинения Григория Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича» 1667 г.: «Дружки у отца и у матери невистинои спрашиваютца, чтоб они новобрачного и новобрачную бл҃агословили ѣхат(ь) к венчанию» [24. С. 88]. В подобном значении глагол требует управления другим падежом, что заставляет в трактовке киевской надписи отдать предпочтение иной версии, но само по себе ценно, что этот глагол фиксируется в контексте свадебного обряда.
42 Не исключено, что во всех надписях дати/отдати следует трактовать в значении ‘выдать замуж’. В древнерусских источниках есть примеры, когда по крайней мере глагол отдати используется в этом значении без дополнительного уточнения замуж. «Словарь русского языка XI–XVII вв.» в качестве одного из подобных случаев приводит цитату из Ипатьевской летописи 1137 г.: «В то же время иде Юрьи Ростову и Всеволодъ Мьстислаличь отда дчѣрь свою в ляхы Верхуславу» [23. С. 224].
43 Немногочисленную группу древнерусских источников, связанных с обрядом сватовства, в основном представляют надписи на пряслицах, которые большинство исследователей считают традиционным подарком жениха невесте перед свадьбой [22. С. 55]. Часть из них являются владельческими подписями с женскими именами, некоторые более явно указывают на свадебную тематику. На пряслице из Вышгорода есть граффито «невѣсточь», а пряслица с подписями «княжее», «княжин» скорее всего отсылают к традиции называть молодых на свадьбах князем и княгиней [19. С. 66]. Пряслице из Любеча с надписью «Iванкъ с Ъвдътеею одiна дш҃[а]» – еще один пример эпиграфического памятника любовно-брачного содержания [25. С. 30–34].
44 Еще одно вышгородское пряслице, датируемое временем не позже третьей четверти XI в., содержит длинную надпись, фиксирующую переговоры с упоминанием трех лиц, как и в граффито № 927. В недавней публикации А.А. Гиппиуса ее текст в нормализованном виде приводится следующим образом: «Чепоура пыта – Пыпьна рекла: «Въдаите мѧ за Жадъ, хочоу за нь, да мѧ волею сво(ею)». Надпись выражает согласие и желание невесты Пыпны выйти замуж за Жада [9. С. 11].
45 Фиксация переговоров перед свадьбой произошла и на так называемой костяной грамоте, найденной в Великом Новгороде на Троицком раскопе в 2020 г. Эта костяная бирка, сделанная из коровьего ребра, содержит надпись «молвила куна соболи» и запись чисел, отражающую ход торга о сумме выкупа за невесту [5]. Ключ к пониманию этого источника дает фольклорная традиция обозначения жениха и невесты во время обряда сватовства и в брачных песнях через зооморфную символику.
46 По традиции, пришедшие к дому потенциальной невесты сваты употребляли особые иносказательные формулы, никогда не сообщая о цели своего прихода прямо. Начало переговорам часто давала формула «у вас A, у нас B», где могли использоваться как очевидные пары невеста – жених, княгиня – князь, товар – купец, так и зооморфные наименования: телка – бычок, ярочка – баран, курочка – петушок и т.д. [12. С. 155]. В других формулах, связанных с охотой, пару могут образовывать животные и разных видов: среди самых распространенных вариантов соболь – куница, соболь – лисица, горностай – куница, бобр – выдра и т.д. [10. С. 42–43].
47 Знание об особенностях традиции сватовства смогло помочь в трактовке и серии граффити XIV – первой половины XV в. из церкви Феодора Стратилата на Ручью в Новгороде «пойду бобром возле реки» [18. С. 449; 21. С. 343–344; 4]. Эта серия надписей состоит как минимум из пяти граффити, сделанных одним почерком. В новом исследовании об этих надписях М.А. Бобрик уверенно обосновывает их брачно-эротическую семантику и происхождение из весенне-летнего обрядового фольклора [4].
48 Интересно, что в белорусских и польских свадебных песнях коза упоминается не в паре с козлом или с бараном, как в киевском граффито, а с ищущим добычу волком, который олицетворяет жениха, добывающего себе невесту. В таком случае ухаживания волка за козой наделяются еще и эротической символикой [10. С. 126–128]. Отношение к козе как к нечистому животному объясняется поверьями о ее дьявольском происхождении. Согласно украинскому фольклору, домашняя коза сотворена чертом, и если ее окропить освященной водой, то она мгновенно подохнет. По белорусским преданиям, коза – творение черта, и потому внешне похожа на него. Наличие у коз короткого хвоста поляки объясняли легендой, что дьявол, загоняя коз на пастбище, оторвал им хвосты [2. С. 523]. Согласно другому украинскому поверью, происхождение дикой козы идет от черта, который «прижил» ее со своей женой [3. С. 169]. Народная демоническо-эротическая символика козы, вероятно, повлияла на создание басни «Коза и бес», вошедшей в сборник XVIII века «Девичья игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова» – ее, вероятно, и имел в виду Б.А. Рыбаков, характеризуя киевское граффито как «совершеннейшую непристойность».
49 В славянских поверьях коза или козел могли выступать и как оберег. Из-за любви нечистых сил (домовых и чертей) к этому животному, его держали в хлеву вместе с лошадьми, либо уводили на выгон вместе с овцами, считая, что нечисть тогда не навредит скоту [2. С. 524]. Таким образом, по народным представлениям, отношения между нечистой силой и козой были родственные, почти родительские, и этим можно объяснить, почему в тексте надписи коза по поводу своего замужества советуется именно с бесом. В тексте надписи на вышгородском пряслице Пыпна заявляет о своем желании выйти замуж за Жада Чепуре – персонажу, которому в основной версии интерпретации граффито отводится роль отца и главы рода невесты [9. С. 12].
50 Наравне с другими коза, баран и черт были типичными персонажами, используемыми ряжеными в конце свадебного обряда для развлечения участников свадьбы [12. С. 211]. Возможно, в одной из вариаций подобного развлечения разыгрывалась сцена сватовства козы и барана при участии беса. А.В. Гура отмечал, что мотив свадьбы животных в комическом виде широко представлен в фольклоре всех славян (например, в шуточных песнях о свадьбе зайца и совы, комара и мухи и т.д.), и что он связан с животными, для которых характерна ярко выраженная мужская или женская символика [11. С. 551–552]. Как коза, так и баран (хотя и в меньшей степени, чем коза), являются таковыми, но о существовании фольклорного источника о свадьбе этих животных до сих пор ничего известно не было. Между тем выбор барана как жениха козы имеет определенную логику. С одной стороны, это два вида сельскохозяйственных животных, часто обитающих вместе. В то же время между ними есть и некоторый антагонизм: вспомним, к примеру, козлов и овец из Мф. 25:31–46 в описании сцены суда над народами, олицетворяющих грешников и праведников соответственно. В украинских легендах коза как нечистое животное противопоставляется «божьим» созданиям – овце и корове [2. С. 523]. По другим распространенным у славян фольклорным источникам, дьявол, желая, подобно Богу, создать свое животное, вылепил из глины барана, но не смог его оживить. Бог вдохнул в него жизнь, но загнул рога назад, получив из барана козла [3. С. 169]. Ущербность козы по отношению к другим домашним животным декларирует и приведенная в «Слове» Даниила Заточника притча: «не скотъ въ скотѣх коза, ни зверь въ звѣрех ожь, ни рыба въ рыбах ракъ, ни потка въ потках нетопырь»1. С этой точки зрения уже сам подбор персонажей киевского граффито подразумевает коллизию, которую можно обыграть в сюжете фольклорного произведения. Поэтому, хотя прямых фольклорных параллелей, в которых бы присутствовали коза, бес и баран, обнаружить не удалось, граффито № 927 можно считать древнейшей восточнославянской записью фольклора с мотивом свадьбы животных.
1. 1Слово Даниила Заточника // Библиотека литературы Древней Руси / под. ред. Д.С. Лихачева и др. СПб.: Наука, 1997. Т. 4: XII век. С. 278.
51 Относительно внестратиграфической датировки надписей можно высказать следующие соображения.
52 Граффити № 126 и 127, как неоднократно отмечалось, имеют одинаковые начертания [8. С. 46; 6. С. 120. Прим. 67]. Обе надписи содержат довольно специфичные графические признаки: А-образная д, i c пересечкой и засечками, к с отворотом влево вверху справа, вертикальная з с переломом. Это дает основания утверждать, что надписи были сделаны одним лицом. Без подробного палеографического анализа С.А. Высоцким эти граффити были приведены в разделе, посвященном источникам XII в. [8. С. 46]. В.В. Корниенко датировал обе надписи ХІІ – первой четвертью ХІІІ в. [17. С. 37–39]. Рецензировавший первый том нового свода киевских граффити Т.А. Бобровский, опираясь на разработанную А.А. Зализняком методику [14], уточнил датировку В.В. Корниенко, назвав в качестве предпочтительного времени создания надписей период 1100–1200 гг. [6. С. 120, 127].
53 Таблица 1. Датирующая матрица для граффити № 126–127.
54

55 Граффито № 927, самое большое в серии, не содержит буквы д, а i прочерчено без засечек и перекладины, как это сделано в надписях № 126 и 127. В то же время мы здесь видим ту же вертикальную з с переломом, к с левым отворотом у верхнего косого (написанную так, будто к з слева добавили вертикаль) и другие совпадающие графические признаки. Поэтому вероятность того, что все три надписи были сделаны одной рукой, надо признать чрезвычайно высокой. В начертаниях букв надписи № 927, отсутствующих в № 126 и 127, обращает на себя внимание ряд деталей. И здесь встречается трижды: первая имеет основной вид с горизонтальной перекладиной, третья написана с наклонной перекладиной – признаком более поздней палеографии, чем XII в., на существенной части второй находятся повреждения штукатурки, но по видимому участку можно опознать нижнюю часть наклонной перекладины. Еще одним поздним признаком является дважды встреченная в надписи р с петлей с двумя изломами. В целом для граффито № 927 датирующая матрица принимает следующий вид.
56 Таблица 2. Датирующая матрица для граффито № 927.
57

58 Таким образом, по внестратиграфическим данным граффити № 126, 127 и 927, принадлежность которых одному автору в целом не вызывает сомнений, содержат датирующие признаки как ранних, так и относительно поздних периодов. К выраженным первым можно отнести написания к и д, ко вторым – р, и в двух из трех случаев, i в двух случаях из трех. Важным датирующим признаком является последовательно позднее состояние редуцированных в надписи (спрашиваѥтсѧ, с), а также одиночное у после согласной, которое, хотя и встречается уже в XII в., более характерно для XIII–XIV вв.
59 Ранней чертой в граффито № 927 является написание бѣсоме, с сохранением мягкости конечного [м’], отвердевшего после утраты слабых редуцированных. Исследовавший это явление на материале берестяных грамот А.А. Зализняк отмечал, что данный процесс, скорее всего, начался еще в XI в., к XIII в. новые формы уже использовались чаще старых, а в XIV–XV вв. они уже абсолютно превалируют [15. С. 78].
60 Фрагментированные граффити № 851, 854 и 1076а содержат небольшое число сохранившихся начертаний, но видно, что в них нет специфических графических свойств, присущих надписям № 126, 127 и 927. Судя по фотографиям из издания В.В. Корниенко, к во всех трех граффити имеет основной вид (сомкнутые), а з везде разная: левонаклонная с развилкой в № 851, вертикальная с развилкой в № 854 и не имеющая аналогов, наиболее похожая на вертикальную Ъ-образную з в № 1076а. Для подтверждения предложенного издателем прочтения этих надписей и их графических особенностей крайне желателен новый визуальный осмотр оригиналов источников. Но имеющиеся данные вполне определенно говорят об атрибуции этих граффити иным авторам.
61 Граффито № 904 В.В. Корниенко датирует последней четвертью XIV – первой четвертью XV в. [17. С. 61]. Как говорилось выше, нельзя поддержать реконструкцию буквосочетания -ови после поп-. Судя по фотографии, после п есть место только для одной буквы. Возможно, в надписи используется вокатив с окончанием -е, и тогда призыв «отдать козу» адресуется некому попу. В целом же надпись датируется концом XIII – началом XIV в. По-видимому, этим периодом необходимо датировать и всю серию надписей про «козу».
62 Таблица 3. Датирующая матрица для граффито № 904.
63

64 Вверху граффито № 904 находится краткая надпись, которую В.В. Корниенко изначально считал первой строчкой текста, но затем внутри своего свода выделил ее в отдельное граффито № 904а, прочтя там имя нiкола с зеркальной а. Как кажется, это граффито, на котором присутствуют следы зачеркивания, является записью обсценной лексемы (в виде диминутива пиздка), уже засвидетельствованной в некоторых памятниках эпиграфики Новгорода, включая неопубликованные граффити Софийского собора и церкви Феодора Стратилата на Ручью2, Полоцка [7. С. 8. Рис. 1; 16. С. 35–38. Ф. 7.7. Рыс. 10, 11.7] и в смоленской берестяной грамоте № 15 [1. С. 340–341. Рис. 2]. Соседство надписи о сватовстве и записи с обозначением табуированной части женского тела уже встречалось в новгородской берестяной грамоте № 955, где обсценные лексемы выступают в обрядовом пожелании плодородия [26. С. 55–59]. Полагаю, приписка к надписи № 904 могла быть сделана с той же целью.
2. 2По сведениям от А.А. Гиппиуса и С.М. Михеева.
65 Остается открытым вопрос о назначении этой группы надписей. Едва ли подобные однотипные надписи являются простой записью полюбившегося прихожанам фольклорного текста. Более вероятно другое объяснение, что по крайней мере граффити № 126, 127 и 927 являются навязчивым посланием для одного из попов Софии Киевской, упомянутого, согласно предложенной поправки к чтению, в граффито № 904. Можно думать, этот поп каким-либо образом препятствовал браку между автором надписей и его невестой. В тексте граффито № 927 автор провел своеобразную ролевую игру, навеянную обрядовым фольклором: свою невесту он соотнес с козой, ее реального или духовного отца, с которым она советовалась по поводу своего замужества, – с бесом, а себя – с бараном.
66 Переживаниями о сватовстве и свадьбе, спровоцировавшими появление на стене храма серии граффити с зооморфной брачно-эротической символикой, сроднились неизвестный новгородец, прихожанин или клирик церкви Феодора Стратилата, воображающий себя женихом-бобром, и киевлянин, настойчиво оставляющий в алтарной зоне крайнего придела Софийского собора призывы отдать за него невесту-козу. Иносказательный смысл этих посланий, безусловно понятный современникам, исследователю приходится отгадывать, опираясь на фольклорные параллели. Предложенные в этой статье ответы, возможно, не являются окончательными, но хочется думать, что они будут полезны для дальнейшего развития дискуссии.

Библиография

1. Асташова Н.И., Зализняк А.А. Берестяные грамоты из раскопок Заднепровья г. Смоленска // Историческая археология: традиция и перспективы. К 80-летию со дня рождения Д.А. Авдусина. М.: Памятники исторической мысли, 1998. С. 336–341.

2. Белова О.В. Коза // Славянские древности. Этнолингвистический словарь: в 5-и т. / под ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1995. Т. 2. С. 522–524.

3. Белова О.В., Кабакова Г.И. Коза, козел // Восточнославянские этиологические сказки и легенды: Энциклопедический словарь / под общ. ред. Г.И. Кабаковой; сост. О.В. Белова, А.В. Гура, Г.И. Кабакова, С.М. Толстая. М.: Неолит, 2019. С. 169–170.

4. Бобрик М.А. Граффити о бобре в новгородской церкви Феодора Стратилата на Ручью // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2021. (в печати)

5. Бобрик М.А., Сингх В.К. Документ древненовгородского свадебного ритуала: Костяная грамота XIII века из раскопок 2020 года // Slověne = Словѣне. International Journal of Slavic Studies. 2021. (в печати)

6. Бобровский Т. Бреши в корпусе (Заметки о монографии В.В. Корниенко «Корпус графiтi Софiї Київської») // Ruthenica. Т. IX. Київ, 2010. С. 110–130.

7. Булкин В.А., Рождественская Т.В. Надписи на камне из храма Софии в Полоцке // Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. 1982. Л.: Наука, 1984. С. 7–12.

8. Высоцкий С.А. Средневековые надписи Софии Киевской (по материалам граффити XI–XVII вв.). Киев: Наукова думка, 1976. 455 с.

9. Гиппиус А. «Чепура пыта, Пыпна рекла»: надпись XI в. на пряслице из Вышгорода // Ruthenica. 2020. Вып. XVI. С. 7–15.

10. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. 910 с.

11. Гура А.В. Свадьба животных // Славянские древности. Этно-лингвистический словарь: в 5-и т. / под ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 2009. Т. 4. С. 551–552.

12. Гура А.В. Брак и свадьба в славянской народной культуре: семантика и символика. М.: Индрик, 2012. 935 с.

13. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М.: Типография М.О. Вольфа, 1881. Т. 2. 814 с.

14. Зализняк А.А. Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование // Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990–1996 гг.). Т. X. М.: Наука, 2000. С. 134–429.

15. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. 2-е изд., перераб. с учетом материала находок 1995–2003 гг. М.: Языки славянской культуры, 2004. 867 c.

16. Калечыц I.Л. Эпiграфiка Беларусi X–XIV вв. Мiнск: Беларуская навука, 2011. 274 с.

17. Корнiєнко В.В. Корпус графiтi Софiï Киïвськоï (XI – початок XVIII ст.). Київ, 2009. Ч. 1: Приділ св. Георгія Великомученика. 463 с.

18. Медынцева А.А. Древнерусские надписи из церкви Феодора Стратилата в Новгороде // Славяне и Русь. М.: Наука, 1968. С. 440–450.

19. Медынцева А.А. Грамотность в Древней Руси: По памятникам эпиграфики X – первой половины XIII в. М.: Наука, 2000. 290 с.

20. Рибаков Б.А. Iменнi написи XII ст. в Киïвському Софiйському соборi // Археологiя. 1947. Вип. 1. С. 53–64.

21. Рождественская Т.В. Надписи и рисунки в церкви Феодора Стратилата на Ручью // Царевская Т.Ю. Роспись Церкви Феодора Стратилата на Ручью в Новгороде и ее место в искусстве Византии и Руси второй половины XIV века. М.: Северный паломник, 2007. С. 339–382.

22. Рыбаков Б.А. Русская эпиграфика X–XIV вв. // История, фольклор, искусство славянских народов. М.: Наука, 1963. С. 34–72.

23. Словарь русского языка XI–XVII вв. М.: Наука, 1987. Вып. 13. 316 с.

24. Словарь русского языка XI–XVII вв. М.: Наука, 2006. Вып. 27. 275 с.

25. Янин В.Л. Эпиграфические заметки // Вопросы языкознания. 1992. № 2. С. 21–36.

26. Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 2001–2014 г.). Т. XII. М.: Языки славянской культуры, 2015. 288 с.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести