Движение 30 мая 1925 г. является ключевым событием в истории Китая. Оно положило начало так называемой эпохе Великой революции (大革命) и пробудило революционное самосознание рабочих, коммерсантов и студентов Шанхая. Русские эмигранты, будучи частью шанхайского общества, активно участвовали в Движении: белоэмигранты выступили штрейкбрехерами в пользу иностранных властей Шанхая¹. С другой стороны, центральные и местные советские власти также вмешивались в ход Движения.

Движение 30 мая 1925 г. было освещено в советской и китайской революционной историографии². О роли СССР в Движении 30 мая писали и русские эмигранты³, и современные российские исследователи⁴, а также китайские историки⁵. Однако в связи с интенсивным развитием исторической науки требуется осветить данную проблему более детально и комплексно. В статье автор пытается восстановить общую картину влияния Советского Союза на Движение 30 мая с привлечением материалов всех сторон — участников события.

Как «старший брат» мирового пролетариата, СССР несомненно оказал влияние на события 30 мая. После своего возвращения в Шанхай в руководстве Движением принял участие знаменитый «красный миссионер» Г.Н. Войтинский⁶. Тем не менее не стоит считать СССР основным инициатором всеобщей забастовки, как думали радикальные белоэмигранты-монархисты во главе с главным редактором газеты «Россия» Н.В. Колесниковым и некоторые представители шанхайского иностранного общества. Движение 30 мая и всеобщая забастовка рабочих, коммерсантов и студентов с большой долей вероятности были стихийными. Современные русские исследователи — составители сборников документов ВКП(б) и Коминтерна о Китае также считают, что, «судя по имеющимся документам, Коминтерн был непричастен к началу Движения 30 мая, которое явилось для него неожиданностью»⁷. В принципе, в доиюньских документах с советской стороны не имеется никаких прямых сведений о намерениях СССР подготовить шанхайский инцидент — ни в документах заседаний Политбюро и его китайской комиссии⁸, ни в переписках Сталина, Чичерина и Карахана⁹.

Из секретного письма тогдашнего вице-консула СССР в Шанхае С.Л. Вильде Г.Н. Войтинскому от 13 мая 1925 г. становится известно, в частности, что в это время М.М. Бородин и в целом большевики в Китае планировали совместно с ЦК Гоминьдана «бросить все свои силы в Кантон (хотя бы в ущерб остальной работе)»¹⁰. ЦК Гоминьдана, напротив, хотел сосредоточиться на других направлениях. Однако даже ЦК Гоминьдана, по словам Бородина, «временно выброшенный на поверхность местными событиями», не включал в свои планы активных действий Шанхай¹¹.

Накануне Движения, 29 мая 1925 г., в длинном разъяснительном письме Л.М. Карахана Г.В. Чичерину о ситуации в Китае ни о какой подготовке Движения в Шанхае не упоминалось, в центре внимания было дело Чжан Цзолина, Фэн Юйсяна и прочие «крупные дела»¹².

ЦК КПК и шанхайский окружной партком КПК — «руки и ноги красных в Китае» (так называли их иностранцы в Шанхае. — Прим. авт.) — действительно активно пытались разжечь стачечное движение в Шанхае¹³. Однако в доиюньских документах советское влияние не прослеживается. Отдел уголовного расследования (Criminal Investigation Department (CID) 稽查處) полиции Международного сеттльмента также не обнаружил сведений о руководящей роли и агитации советской власти до конца мая, в основном забастовки и агитация до начала событий 30 мая были подготовлены именно китайскими революционерами¹⁴.

Первое упоминание о Движении в документах советских центральных партийных органов встречается только 11 июня — в протоколе № 66 (особый № 49) заседания Политбюро ЦК РКП(б)¹⁵. Речь на заседании, в частности, шла об ассигновании денежных средств на поддержку шанхайских событий. Сталин 12 июня также телеграфировал Л.М. Карахану по поводу отчисления денег¹⁶. Однако 1 июня в ежедневном полицейском отчете Международного сеттльмента содержится упоминание о том, что 31 мая с 9:00 до 13:00 в советском консульстве прошла конференция с участием 15 русских и китайцев. Было отмечено, что все участники конференции, «как говорят люди», связаны с пропагандистской машиной советского правительства¹⁷.

Также в отчете были подробно перечислены все принятые на конференции решения, в частности: отправить отчет о событиях в Департамент азиатской пропаганды в Харбине; запросить инструкцию от московского Политбюро; раздать инструкцию всем агентам о начале пропагандистской кампании в связи с указанными событиями; подстрекать китайских рабочих к началу всеобщей забастовки в ответ на расстрел демонстрации 30 мая и иностранной эксплуатации; агентам необходимо участвовать во всех китайских митингах и демонстрациях и всячески провоцировать дальнейшие беспорядки¹⁸.

Достоверность этих сведений вызывает сомнения. Столь подробное описание полученной информации слишком буквально «иллюстрирует» популярный среди иностранцев стереотип о «советском влиянии» и создает впечатление вымышленных слухов. Конференция, согласно информации, прошла в советском консульстве. Значит, полиция могла получить эту информацию только от шпионов, проникших внутрь советского консульства. Однако никаких достоверных сведений о таком проникновении в доступных документах нет.

Тем не менее уже 2 июня шанхайская пресса опубликовала новость о конференции 31 мая, почти полностью продублировав отчет полиции от 1 июня¹⁹. 3 июня советский консул К.Э. Озарнин в своем ответе опроверг участие консульства в Движении²⁰, что соответствовало позиции центральной советской власти о непризнании участия в «шанхайском бунте»²¹. Хотя, судя по документам, приказ Политбюро, предписывавший «работникам посольства и русским работникам в Китае вообще соблюдать величайшую осторожность» (протокол № 68 и особый № 51), появился только 25 июня²². Работники консульства получили приказ соблюдать осторожность еще в самом начале Движения.

Тогда никто не поверил словам К.Э. Озарнина. Редактор The North-China Daily News даже считал, что генконсул не знал о случившемся, т.к. его подчиненные, осознавая опасность своих действий, не уведомили его²³. Далее обсуждение конференции шло на мировом уровне, и среди английских и некоторых китайских политиков сформировалось мнение о том, что Движение 30 мая было инициировано и продолжено с помощью советского консульства²⁴.

С другой стороны, нельзя считать позицию англичан полностью политизированной и отрицать участие советского консульства в первых днях Движения. Запоздалая реакция Политбюро и Коминтерна не означала отсутствия действий «снизу» на местном уровне. Как мы уже говорили, в документах центральной власти СССР до 11 июня отсутствуют упоминания о Движении 30 мая, однако шанхайские материалы, вопреки заявлениям советского консульства, подтверждают, что советская агитация и поддержка начались буквально с первых дней Движения. В полицейском отчете от 8 июля все большевики, участвовавшие в Движении 30 мая, были поделены на три группы. В самую первую и значимую входили «члены третьего Интернационала»²⁵. Коминтерн «отправил представителей в Китай, чтобы разжигать забастовки и руководить активностью китайских большевиков»²⁶.

Об участии советского консульства в первых днях Движения можно судить по деятельности его агентов. Так, по сведениям CID, сотрудник гостиницы «Астор Хаус» (Astor House Hotel 禮查飯店) рассказал, что 2 июня в 10:30 и 12:15 в гостиницу, расположенную напротив советского консульства, дважды приходили трое русских. Во второй раз они вместе с шестью китайцами прошли на второй этаж, в комнату отдыха для слуг. После их ухода на двери комнаты появилась пропагандистская листовка о забастовках на китайском языке²⁷.

1 июня на Нанкин Роуд в связи с так называемым студенческим бунтом было арестовано несколько русских. В 10:30 утра полицейские пытались разогнать толпу на углу Нанкин и Чжэцзян Роуд, однако были атакованы «бунтовщиками». В столкновении один человек был убит, 17 ранено, некоторые арестованы, в том числе и русские²⁸. Один из них — А.А. Катков (А.А. Kaukoph), прибывший в Шанхай в начале 1925 г. из СССР, — был приговорен Смешенным судом к двум месяцам заключения и изгнанию из Международного сеттльмента²⁹. Официальное обвинение вменяло ему незаконное возвращение в Сеттльмент после вынесенного ранее решения об изгнании, из чего следует, что данный советский агент был активистом еще до описываемых событий. Остальные его коллеги были освобождены под залог³⁰. 3 июня полиция при обыске гостиниц «Грейд Истерн» (Great Eastern Hotel) и «Ориенталь» (Oriental Hotel) обнаружила советский герб, значительное количество большевистской литературы и другие документы революционного содержания³¹.

В делопроизводственных материалах правительства СССР ее политическая линия четко прослеживается уже с первых дней Движения. 25 июня Г.Н. Войтинский был направлен в Шанхай для руководства забастовкой, которое надлежало осуществлять в опоре на сталинскую установку: «Двигать вперед обязательно, не боясь обострения»³². В конце июля — середине августа, когда Движение пошло на спад, с целью сохранения профсоюзной организации в Шанхае был разработан план «свертывания стачечного движения»³³ и «спуска на тормозах»³⁴ Следует отметить, что все эти планы Политбюро ЦК РКП(б), носившие общий характер, нельзя рассматривать в качестве некоего программного документа, как писали некоторые советские и китайские исследователи. Желания Политбюро и Исполнительного комитета Коммунистического интернационала (ИККИ) не определяли основной ход событий Движения 30 мая, хотя сами представители этих партийных органов считали, что «движение вступает в новый этап, когда во главе его идет рабочий класс Китая»³⁵ и большевики может эффективно контролировать и руководить шанхайскими рабочими через КПК.

ИККИ в ходе событий действительно пытался давать распоряжения всем фракциям Движения 30 мая. В Проекте директивы ИККИ, направленной «партии»³⁶, значилось, что «для осуществления этого лозунга рабочие, крестьяне, революционная интеллигенция и все слои, ведущие борьбу против империалистов, должны требовать созыва Всекитайского революционного народного собрания, которое должно расторгнуть все неравные договоры, добиться действительной независимости Китая»³⁷.

Была предпринята попытка создать представительный орган с участием всех слоев китайского общества, исключая крупную буржуазию: «Для непосредственного руководства революционно-освободительной борьбой китайского народа на место комитетов содействия во всех центрах борьбы незамедлительно должны быть созданы Комитеты борьбы за независимость Китая. В эти комитеты должны войти представители рабочих, в том числе таких рабочих организаций, как цехи и гильдий, студенческих организаций, ремесленников. А там, где это возможно, представители народных армий, мелкого и среднего купечества. Надо стремиться к вовлечению в эти комитеты также и представителей крестьянства»³⁸.

Крупная буржуазия была исключена из представительного органа: «Надо всячески охранять эти комитеты от влияния крупной буржуазии, по отношению к которой надо добиваться нейтрализации»³⁹.

Однако на самом деле СССР мог контролировать только рабочую и частично студенческую часть Движения через КПК, о тотальной поддержке забастовщиков со стороны СССР не могло идти и речи. Лидирующую роль в Движении 30 мая играли все-таки крупные коммерсанты, которым удалось взять инициативу в свои руки и объединить силы всех коммерсантов и большей части китайских политических деятелей.

Широкомасштабное вмешательство во внутришанхайскую политику началось с ассигнования средств из резервного фонда Совета народных комиссаров СССР (СНК СССР). 11 июня на заседании Политбюро было решено немедленно отправить в Шанхай 50 тыс. рублей через Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС)⁴⁰. На следующем заседании Политбюро 18 июня был решено дополнительно выделить 50 тыс. рублей из резерва СНК СССР в распоряжение ВЦСПС⁴¹. 5–7 августа на заседании Китайской комиссии Политбюро было принято решение «предложить Международной организации помощи борцам революции в срочном порядке перевести в распоряжение стачечников Шанхая, Гонконга и других городов Китая сто тысяч рублей»⁴². Сколько денег из этой суммы было отправлено в Шанхай, неизвестно.

Из делопроизводственных материалов полиции следует, что и до 11 июня советская власть тайно пыталась снабжать Движение деньгами. Активный военный разведчик Гущин под псевдонимом «господин Мстиславов»⁴³ вел работу в Шанхае с января 1925 г. Согласно проанализированным С.С. Балмасовым материалам ГАРФа, А.Ф. Гущин был войсковым старшиной Донского казачьего войска, временным сподвижником атамана Краснова в 1918 г⁴⁴. Генерал Лукомский писал, что Гущин «после захвата власти большевиками в ноябре 1917 г. стал одним из наиболее усердных большевистских работников»⁴⁵. Однако в краткой справке, сделанной полицией Международного сеттльмента, значится, что Гущин в 1918–1919 гг. был «офицером в армии генерала Деникина» и только с 1920 г. «находился в службе у большевиков»⁴⁶.

C.C. Балмасов ошибся в дате прибытия Гущина в Шанхай. Без соответствующей ссылки на архивные материалы или мемуары исследователь пишет, что «в конце 1924 г. в Шанхай прибыли и остановились в лучшей здешней гостинице советские военные и морские агенты, в том числе Гущин»⁴⁷. Однако из делопроизводственных материалов полиции видно, что Гущин прибыл в Шанхай лишь в январе 1925 г⁴⁸.

Основная деятельность Гущина в Шанхае была связана с агитацией русского отряда в составе армии Фэнтяньской клики с целью убедить его перейти на службу советскому правительству⁴⁹. Гущин был разоблачен полицейским-белоэмигрантом Кедроливанским и арестован 4 июня в гостинице «Бурлингтон» (Burlington Hotel)⁵⁰. В отчете Кедроливанского также было зафиксировано, что, помимо сбора информации о группировке китайских войск в Цзянсу, Гущин привез с собой крупную сумму денег и имел на руках «специальную секретную инструкцию»⁵¹. Однако во время допроса, проведенного другим полицейским-белоэмигрантом, Корольковым, Гущин отказался признавать факт наличия у него крупной суммы денег и утверждал, что привез с собой из России только 900 золотых долларов, которые уже истратил⁵².

Кедроливанский не раскрывает источников своей информации. Но если верить его словам и учитывать, что Гущин прибыл в Шанхай еще в январе, то вполне можно предположить, что в задачи Гущина действительно входило финансирование и разжигание забастовок в Шанхае еще до начала Движения 30 мая. Однако, как выяснилось, никаких приказов из центра по разжиганию забастовок до 30 мая не существовало. Интересно отметить, что 3 июня в газете «Россия» была опубликована статья, в которой говорилось о том, что советское консульство направило телеграмму в Москву с просьбой предоставить инструкции и деньги на развитие Движения, а Гущин стал военным советником стачечников⁵³ (сам Гущин на допросе отказался признать свое участие в Движении). Вполне возможно, что дело об участии Гущина в Движении 30 мая и финансировании стачечников советским консульством раздула именно редакция «России». Не исключено, что Кедроливанский при составлении официальной характеристики Гущина воспользовался именно этой информацией либо почерпнул ее из личной беседы с Н.В. Колесниковым⁵⁴. Существование денежной поддержки от СССР до 11 июня в целом документально не подтверждено. Гущин вскоре после задержания выехал из Шанхая на север. Согласно его словам, репортаж на страницах «России» о его участии в Движении 30 мая «заставил его уехать из Шанхая как можно скорее, так как “нет смысла защищать себя”»⁵⁵.

Финансовая помощь от СССР после 11 июня не являлась тайной — само Российское телеграфное агенство (РОСТА) публиковало сведения об этом. В шанхайской прессе этот факт также широко освещался⁵⁶. Вместе с тем общая сумма отправленных денег была неизвестна. В полицейском отчете от 8 июля значилась, например, баснословная сумма: «Было доложено, что третий Интернационал выделил 3 000 000 долларов на поддержку забастовок на текстильных фабриках и кораблях»⁵⁷. Однако документы Политбюро и Коминтерна не подтверждают эту информацию.

Полученные от СССР деньги контролировало руководство Генерального профсоюза и Рабочего клуба западного Шанхая (滬西工友俱樂部 = 閘北潭子灣工友俱樂部), в конце июня ставшего Четвертым управлением Генерального профсоюза (上海總工會第四辦事處). 22 июня во время раздачи денег рабочим им также выдавали листовки ВЦСПС, озаглавленные «Приветствие от русских рабочих китайским товарищам»⁵⁸. 23 июня при раздаче денег выдали листовки «Наша поддержка растет с каждым днем», в которых подчеркивалась роль советских профсоюзов⁵⁹.

Неизвестно, какая именно часть из общей суммы была направлена на поддержку рабочих. Очевидно, что 100 000 рублей, отправленных ВЦСПС в Шанхай в июне, было недостаточно для поддержки забастовки. Уже 20 июня средств для раздачи денег рабочим не хватало⁶⁰. Поскольку баланс Генерального профсоюза не разглашался, у нас нет сегодня возможности детально исследовать механизм расходования советских денег в Шанхае. Ходили слухи, что руководитель Движения Ли Лисань (李立三) разбогател за счет финансовой помощи СССР. После раскола между КПК и Зеленой бандой (青幫)⁶¹ руководство Банды начало раздавать листовки «Раскрыты темные махинации шанхайского Генерального профсоюза» (揭破上海總工會的黑幕), в которых говорилось, что Ли Лисань хотел «большими партиями получить золотые рубли от Советской России» и что «через месяц после того, как он стал главой Генерального профсоюза, уже превратился из бедняка в акционера табачной компании», а «(деньги, полученные Генеральным профсоюзом) стали капиталом для вклада в табачную компанию»⁶². Сам Ли Лисань и профсоюз это отрицали и жестко критиковали слухи⁶³.

На формальном уровне вопросами Движения 30 мая с советской стороны занимался не Коминтерн, а ВЦСПС. Уже 7 июня, до вынесения первого решения о Движении в Политбюро, председатель ВЦСПС М.П. Томский через РОСТА обратился к стачечникам. Обращение было опубликовано и в шанхайской англоязычной прессе⁶⁴. Июньские субсидии от фонда СНК СССР также были переданы шанхайскому Генеральному профсоюзу через ВЦСПС.

В конца июля ВЦСПС направил официальную делегацию в Шанхай, которая пробыла там до конца августа. В ходе визита делегаты не проводили крупных секретных операций. Шанхайская пресса активно публиковала репортажи о приезде делегации⁶⁵, а один из ее членов, корреспондент «Известий» Зинаида Рихтер, 6 августа даже дала интервью The China Press⁶⁶. Полиция Международного сеттльмента следила за делегацией все время и записывала все их действия в Шанхае. 24 августа полиция составила развернутый отчет⁶⁷.

В делегацию вошли член президиума ВЦСПС и председатель Всесоюзного профсоюза металлистов И.И. Лепсе, член ВЦСПС Ю. Смургис, председатель Дальневосточного бюро ВЦСПС М.А. Брискин, корреспондент «Труда» Владимир Васкин и корреспондент «Известий» Зинаида Рихтер. 30 июля по прибытию в Шанхай на вокзале их встретил С.Л. Вильде, консул К.Э. Озарнин при этом не присутствовал⁶⁸.

Помимо визита 1 августа в Генеральный профсоюз, содержание которого широко освещалось в прессе, утром того же дня делегация посетила шанхайского комиссара по иностранным делам МИД (外交部特派駐滬交涉員) Сюй Юаня (許沅)⁶⁹. Содержание их переговоров осталось тайной даже для полиции Международного сеттльмента. Возможно, речь шла о плане «спуска на тормозах» и «свертывании забастовки». Сюй Юань был связующим звеном между Движением и Муниципалитетом Международного сеттльмента и одним из тех, кто мог способствовать нормализации ситуации, поэтому визит делегации к нему имел большое значение.

Как уже отмечалось, визит делегации в Генеральный профсоюз 1 августа (в 16:00) широко освещался⁷⁰. И.И. Лепсе в своей речи, в частности, заявил, что целью визита делегации является «расследование китайского движения»⁷¹. Было решено, что Генеральный профсоюз предоставит делегации три отчета: о состоянии профсоюзов, о погибших и раненых и об условиях жизни рабочих⁷². Делегация планировала потрать на свое «расследование» неделю и уехать в Кантон⁷³, но в результате задержалась в Шанхае вплоть до конца августа.

Иностранная публика и Муниципалитет с недоверием и в целом недоброжелательно отнеслись к визиту делегации ВЦСПС. Вечером 30 июля, в день прибытия делегации, в здании советского консульства была отключена электроэнергия. Причиной стала «задержка с оплатой счетов от Департамента электричества»⁷⁴. В действиях Департамента, который воспользовался забастовкой рабочих электростанции в момент прибытия делегации ВЦСПС, очевидно присутствовала политическая подоплека. Подача электричества в консульство восстановилась лишь 31 июля.

Особая недружелюбность в отношении делегатов проявилась на страницах The Shanghai Times. Редакция сделала серию репортажей, в которых говорилось, что визит делегации дал новый толчок забастовочному движению, забастовщики получили очередную финансовую помощь, но, несмотря на это, китайцы начали постепенно осознавать истинную цель СССР и отдаляться от него⁷⁵. В интервью китайской прессе И.И. Лепсе выразил свое недовольство подобной реакцией The Shanghai Times. По его словам, газета «описала нашу задачу ложным образом»⁷⁶. Редакция The Shanghai Times в свою очередь восприняла слова И.И. Лепсе как «атаку»⁷⁷ на себя.

Русские эмигранты также разделяли настроения иностранной публики. 4 августа на страницах «России» появилась фантастическая цифра финансовой поддержки, привезенной делегацией ВЦСПС в размере 50 000 000 рублей⁷⁸. На следующий день, правда, Н.В. Колесников признал ошибку и уточнил, что «правильная цифра (субсидии) будет 500 000 рублей»⁷⁹. Хотя И.И. Лепсе несколько раз отрицал факт финансирования забастовщиков, это не помешало редакции «России» опубликовать следующую информацию: «Когда делегация выезжала из Москвы в Китай, было переслано 150 000 рублей, из которых 50 000 руб. подлежало выдаче семьям убитых и раненых 30 мая, 50 000 руб. в Контоне и добавочных, 50 000 руб. в распоряжение Шанхайского Рабочего Союза в пользу бастующих»⁸⁰.

Нет прямых документальных свидетельств о дополнительном финансировании забастовщиков со стороны ВЦСПС, кроме вышеупомянутых июньских 100 000 руб. Однако, хотя сведения «России» с большой вероятностью были вымышлены Н.В. Колесниковым, имеются некоторые косвенные свидетельства о дополнительных денежных средствах, выделенных СССР во второй половине августа. Уже после отъезда делегации в Кантон, 30 августа, с 12:00 до 16:00, в Четвертом управлении Генерального профсоюза происходила раздача денег рабочим, на которой присутствовали двое русских с двумя переводчиками. Они хотели сфотографировать рабочих, но караул фэнтяньской армии был против. В 15:00 русские все-таки получили разрешение штаба на фотографирование и сделали снимок рабочего, державшего в одной руке деньги, в другой — зарплатную книжку, а также снимок здания Генерального профсоюза⁸¹. Их целью определенно было получение материалов для пропаганды. В связи с тем, что июньские деньги ВЦСПС уже давно были растрачены, возможно, данная пропаганда была направлена на демонстрацию разумного использования новой субсидии.

Все действия делегации ВЦСПС были отражены в ежедневных отчетах полиции Международного сеттльмента и итоговом отчете от 24 августа 1925 г. Однако зачастую записи из ежедневных и итогового отчетов не совпадают. Ниже приведем сводное расписание делегации:

1. Утром 1 августа визит к Сюй Юаню; 16:00 — торжественная встреча в Генеральном профсоюзе⁸².

2. 2 августа (12:30–13:30) четверо из пяти делегатов, в т.ч. корреспондент «Известий» Зинаида Рихтер, посетили Четвертое управление Генерального профсоюза. Планировалось устроить торжественную встречу, но ближайший караул фэнтяньской армии не дал разрешения⁸³.

В итоговом отчете, правда, указаны другие сведения. В частности, визит трех делегатов в Управление датирован 4 августа (16:00–17:00). В ходе визита делегатам был вручен Устав Генерального профсоюза⁸⁴. В отчете также не говорится о разгоне торжественной встречи караульными фэнтяньской армии.

3. 6 августа (10:15–11:00) четыре делегата посетили Объединенную ассоциацию рабочих, коммерсантов и студентов (工商學聯合會). Глава Генерального профсоюза Ли Лисань лично встречал делегацию⁸⁵.

4. 8 августа (15:10–16:00) четыре делегата посетили Объединенную ассоциацию студентов (學生聯合會). Руководство Ассоциации в лице Лю Ицин (劉一清) и Гу Гуи (顧穀宜) лично встречало их⁸⁶.

В итоговом отчете имеется другая версия событий: 7 августа в 15:30 четверо делегатов посетили Ассоциацию студентов. Лю Ицин и Гу Гуи сообщили им свою версию расстрела 30 мая на Нанкин роуд и выразили желание продолжать забастовку до победного конца⁸⁷.

5. 11 августа (14:15–15:30) один из делегатов повторно посетил Объединенную ассоциацию студентов. Гу Гуи встретил его (или ее: возможно, это была Зинаида Рихтер)⁸⁸. Согласно итоговому отчету, Гу Гуи сообщил делегату, что любая денежная помощь из Советской России будет принята с благодарностью⁸⁹.

После 11 августа делегация прекратила свои визиты. Именно в это время ее участники планировали покинуть Шанхай и отправиться в Катон⁹⁰. Однако по неизвестной причине они задержались и остались в Шанхае вплоть до конца августа. С 11 числа и до конца августа они провели большую часть времени внутри советского консульства и посетили множество внутренних конференций совместно с работниками консульства⁹¹.

Из расписания видно, что делегация посетила все органы забастовки, подконтрольные или симпатизировавшие КПК. Несмотря на формальный характер этих визитов, позиция некоторых представителей руководства забастовки представляет для нас большой интерес, в особенности установка Гу Гуи на «продолжение забастовки до победного конца», прямо противоположная программе «спуска на тормозах». Видимо, не все просоветски настроенные забастовщики восприняли эту программу, чем можно частично объяснить трудности с нормализацией ситуации и приостановкой забастовки во второй половине августа — первой половине сентября.

Кроме субсидии из казны СНК, которая подтверждена материалами Политбюро, у бастующих, судя по сохранившимся документам, был и другой источник финансирования в СССР. Речь идет о пожертвовании от советских хозяйственных учреждений в Шанхае. Инициатива принадлежала консулу Э.К. Озарнину. В его сообщении заместителю торгового представителя СССР в Китае И.С. Сорокину от 28 июня 1925 г. значилось, в частности: «…принимая во внимание происходящие в Шанхае события, невозможно допустить, чтобы находящиеся в Шанхае Совучреждения не приняли участия в помощи бастующим китайцам … мы должны внести и пожертвования от наших учреждений, работающих в Шанхае»⁹².

Э.К. Озарнин сообщал, что среди советских служащих в Шанхае уже прошел подписной лист для сбора пожертвований и что планируется также внести пожертвования от советских хозяйственных учреждений. Однако суммы пожертвований, по информации Озарина, должны быть символическими: от 100 до 150 мексиканских долларов от каждого учреждения⁹³.

В конце июня было организовано совещание советских учреждений, в ходе которого для каждого из них была установлена своя сумма пожертвований. Всего было собрано 1100 мексиканских долларов. Служащие учреждений проявили особую активность в этом деле. Так, сотрудники Коммерческого агентства КВЖД в Шанхае собрали 1000 долларов, Центросоюза — 750, Коммерческого агентства УссЖД — 400 и т.д. Всего от советских работников поступили 5 550 долларов, общая сумма собранных пожертвований составила 6 650 и осталась символической⁹⁴.

Вместе с формальной поддержкой ВЦСПС советская власть предприняла и практические шаги. Кроме вышеупомянутого пропагандистского курса, денежных субсидий из казны СНК и совучреждений в Шанхае, советская власть также приложила усилия иного рода для активизации Движения. Речь в данном случае идет о разведывательной деятельности.

Г.Н. Войтинский как «знаток шанхайских дел», начавший подпольную работу здесь еще в 1920 г.⁹⁵, 25 июня был заново направлен в Шанхай. Он получил приказ Сталина «продвинуть» Движение. Г.Н. Войтинский пытался сблизиться с китайцами и вести агитационную работу уже непосредственно в китайской среде, без посредников. Работа Г.Н. Войтинского была настолько объемной, что в Шанхае не хватало для нее переводчиков. В письме Сталину 17 июля 1925 г. Л.М. Карахан пишет: «Трагически обстоит дело с переводчиками. На 40 человек имеются 3–4 (переводчика). Люди стоят в очереди, но переводчики не используются в полной мере и естественно ноют, заняты излишним критицизмом и пр. Войтинский сообщил, что переводчики выезжают. Надо нажать, чтобы они ехали в первую очередь»⁹⁶.

Советская разведка в Шанхае 1924–1927 гг. всегда работала под прикрытием консульства (после 1945 г. и под прикрытием РПЦ). Многие работники консульства сами занимались разведкой, в том числе и вице-консулы С.Л. Вильде⁹⁷ и Я.Г. Минский (Минскер)⁹⁸. Последний с 1925 г. был сотрудником Иностранного отдела Объединенного государственного политического управления (ИНО ОГПУ).

На страницах «России» также есть репортажи о том, что местные представители советской разведки агитировали эмигрантов участвовать в разведывательной деятельности: «Емельян Андрианович Коломиец, в откровенном разговоре со своими приятелями, заявляет, что он работает по политическому сыску от высшего органа чрезвычайки в Шанхае и имеет тесную связь с советскими представителями в Шанхае. Основной оклад жалования получает 50 долларов в месяц, кроме авансов, выдаваемых ему на агитацию и командировки по Китаю. Свою работу, по его заявлению, он ведет официально и преследований, с чьей бы то ни было стороны, не боится»⁹⁹.

Также был «разоблачен» ближайший сотрудник Е.А. Коломиеца: «Измаил Амиров, который командируется, время от времени, в Гонконг и Кантон, и другие города Китая, для коммунистической пропаганды среди китайцев, против европейцев. В последнюю поездку он возвратился в Шанхай 17 июля и остановился на квартире у Коломийца…»¹⁰⁰.

Достоверность этих сведений вызывает большие сомнения в связи с чрезмерной политизированностью позиции «России» и самого Н.В. Колесникова. Вполне возможно, что это было очередной попыткой нанести удар по личным неприятелям главного редактора. Но как бы там ни было, очевидно, что феномен белоэмигрантов—чекистов имел место в Шанхае уже тогда и просуществовал вплоть до 1949 г.

Некоторые отдельные упоминания о рядовых шпионах советской разведки в Шанхае в начале Движения 30 мая были приведены нами выше. Однако у нас нет возможности детально исследовать шпионскую деятельность советских агентов в Шанхае в то время. Скорее всего, они были хорошо законспирированы: в материалах полиции Международного сеттльмента почти нет упоминаний о них, за исключением дела Гущина. Преследование советских шпионов активизировалось в Шанхае непосредственно после Движения 30 мая. Именно тогда и появилось множество личных дел шпионов в делопроизводственных материалах полиции.

Другой причиной отсутствия упоминаний о советских агентах в материалах полиции была чрезмерная сосредоточенность ведомства на так называемом деле Доссера. Доссер — уполномоченный Нефтесиндиката СССР¹⁰¹. Чиновник внешнеторговой организациии, он, с большой долей вероятности, был привлечен к агитационной деятельности, хотя советская центральная власть потом всячески это отрицала¹⁰². 30 июня его вместе с женой арестовали полицейские Международного сеттльмента.

Суд над Доссером и его товарищами (длившийся с 30 июня по 3 августа) стал настоящим «праздником» для шанхайской публики и русских эмигрантов. Пресса непрерывно публиковала всю возможную подтвержденную и неподтвержденную информацию о Доссере¹⁰³.

«Дело Доссера» постепенно обрастало всеми необходимыми подробностями детективных сюжетов в духе «злобные чекисты уничтожают весь мир» и находилось в центре внимания шанхайской публики. Приведем несколько захватывающих «фактов» из данного «детектива»:

1. Это единственный крупный советский шпион, пойманный во время Движения 30 мая, при нем якобы нашли советские документы об агитационной работе в Шанхае.

2. Известный русский доктор в Шанхае Фортунатов пытался дать взятку полицейскому, причем полицейскому-белоэмигранту Кедроливанскому, однако тот «не соблазнился подкупом советских бандитов и честно исполнил свой общественный и человеческий долг по борьбе с большевистской заразой»¹⁰⁴.

3. После ареста Фортунатова некий Александр Григоренко, «советская сволочь, известный иркутский садист»¹⁰⁵, еще раз пытался дать взятку Кедроливанскому. 18 июля он был также арестован за содействие подкупу.

4. Фортунатов впоследствии бежал из-под суда и «оставил красную власть в дураках»¹⁰⁶. Советская газета «Новая шанхайская жизнь» обвинила его и призвала присутствовать на судебном заседании, однако главный редактор монархической газеты «Россия», представляющей интересы белой эмиграции, Н.В. Колесников не верил прессе и считал, что «Фортунатов сбежал при помощи и содействии красной власти»¹⁰⁷.

5. Итальянский юрист Оскар Фишер взялся защищать Доссера. Сразу после этого Н.В. Колесников начал обвинять О. Фишера в большевизме, осыпать ругательствами, обсуждать его якобы существующие связи с Омском, Читой и Владивостоком¹⁰⁸. Однако эти обвинения не подтвердились, О. Фишер после публичного унижения собирался подать на «Россию» и Н.В. Колесникова в суд. В связи с этим Н.В. Колесникову пришлось принести публичные извинения на первой полосе номера «России» от 19 июля¹⁰⁹.

Все эти «занимательные события» привели англоязычную прессу в большое возбуждение. При чтении газетных репортажей того времени может легко возникнуть иллюзия, будто вся система подпольной разведки СССР в Шанхае была раскрыта, но, по существу, данное дело было столь малозначительным, что даже центральная советская власть недоумевала, зачем полиция Международного сеттльмента и Муниципалитет настаивают на дальнейшем расследовании. Г.В. Чичерин, например, в письме Л.М. Карахану от 7 июля 1925 г. связывал попытки раздуть это дело с желанием английского правительства начать новую кампанию против СССР: «Сейчас дело Доссера в центре внимания. У меня определенное впечатление, что это сделано нарочно для того, чтобы дать материал нашим противникам в среде британского кабинета»¹¹⁰.

Сегодня уже сложно установить, кто именно был инициатором раздувания «дела Доссера»: шанхайская пресса, Муниципалитет Международного сеттльмента или английское правительство. Однако под давлением прессы и властей полиция предпочла сосредоточиться именно на этом мелком деле, хотя, по сути, оно должно было быстро завершиться вынесением приговора о депортации Доссера из Шанхая, как и дело А.А. Каткова 1 июня. В результате полиция потеряла ценную возможность заняться поиском более важных советских агитаторов в Шанхае.

ГАХК — Государственный архив Хабаровского края (The State Archive of the Khabarovsk Krai).

РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории (The Russian State Archive of Socio-Political History).

SMPF — Shanghai Municipal Police Files.