В 1854–56 годах корабельный врач военно-морского ведомства Великобритании Джон Мортлок Тронсон (J.M. Тronson, 1829–1863) совершил удивительное путешествие, о котором позже рассказал в книге «Плавание в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая на борту корабля Её Королевского Величества “Барракуда” с картами и рисунками» (“A voyage to Japan, Kamtschatka, Siberia, Tartary, and various parts of coast of China, in H.M.S. Barracouta with charts and views”, 1859). Широко известная в Европе книга Джона Тронсона (ставшего после возвращения на родину действительным членом Королевского географического общества) в России до настоящего времени оставалась малоизвестной. Отсылки к книге английского автора делал зоолог и этнолог Л.И. фон Шренк (1826–1994) в своих «Очерках физической географии Северо-Японского моря» (1869)¹. А вот русскоязычная версия главного произведения Джона Тронсона появилась совсем недавно².

«Плавание в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» имеет несколько уровней прочтения: не только географический и этнографический (а это свойственно многим произведениям, написанным в жанре документальных путешествий), но и лингвокультурологический, при котором наблюдается, как формировались в европейском сознании свойственные народам Дальнего Востока концепты.

Лингвокультурологический вариант прочтения книги предполагает знакомство читателей с разными упоминаниями и описаниями китайского, маньчжурского, японского, корейского языков, а также языка тунгусов (ошибочно выдаваемом Джоном Тронсоном за нивхский (в книге — гиляцкий) язык). Одновременно с этим интересным становится и восприятие народами «Японии, Камчатки, Сибири, Татарии и Китая» английского языка как средства общения с представителями европейской цивилизации. Заметим, что заметки Джона Тронсона — это частное свидетельство о том, какие народы живут на Дальнем Востоке. Разумеется, что автор «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» вовсе не стремится к научным заключениям, но ориентируется на то, что необходимо знать потенциальным путешественникам его времени о разных народах и их языках.

В Японии

Самые первые языковые вставки возникают в главе II и они связаны с описанием встреч британских моряков с местными жителями в Нагасаки. Джон Тронсон замечает, что всюду, в любое время суток слышится приветствие «охайо» и крики лодочников «асинья, асинья». И одновременно с этим автор пишет, что японцы испытывают острую потребность в обучении английскому языку, а сам Джон Тронсон, на непродолжительное время становясь учителем, испытывает от этого только удовольствие.

В главе XV один из абзацев посвящен обзору «успеха японцев в изучении английского языка». Неоднократно Джон Тронсон утверждает, что многие японцы стремились повышать свои знания в английском языке, поэтому часто наведывались на шлюп. Замечает автор книги и то, что японцы и китайцы, имея разные фонетические системы, по-особому искажают произнесение слов со звуком «р»: японцы стремятся соблюдать интонацию и четче, в отличие от китайцев, проговаривают слова с «р».

В главе ХХ вновь рассказывается о «рвении японцев в изучении английского языка». И вместе с тем упоминается о попытках преподавать японский язык членам экипажа «Барракуды». Разумеется, что все приемы в преподавании языка касались только умения слушать, а затем более или менее правильно воспроизводить устойчивые модели, добиваясь фонетического сходства. Еще одним из способов в изучении японского языка становится многократное повторение услышанного. При этом Джон Тронсон пишет, что японцы обладают способностью к изучению иностранных языков: выучив слово, осваивают его произношение до тех пор, «пока не овладеют им в совершенстве». При уверенности японцев в том, что их собеседники понимают услышанное, они испытывают «огромное удовольствие» и проговаривают удачные фразы при каждом удобном случае.

Для доказательства того, что японцы среди других народов обладают большей способности в изучении иностранных языков, Джон Тронсон упоминает об одном знакомом японце, который владеет не только родным языком, но еще голландским, английским и французским.

Описываются Джоном Тронсоном и разные бытовые случаи изучения японцами английского языка. Например, один японский земледелец, отложив свои дела в поле, настоятельно просил членов экипажа «Бараккуды» научить его таким словам, как «англичанин», «да», «китель» и «трубка». Добившись подражания произнесения этих слов за короткое время, он вернулся к своим привычным делам, «преисполненный удовольствия» от случайного урока. Или в другом случае Джон Тронсон, рассказывая о встрече с японцами, замечает, что японцы с любопытством разглядывают детальное обмундирование членов экипажа «Барракуда» и непременно хотят запомнить название всех частей одежды на английском языке.

И если взрослые герои книги Джона Тронсона учат язык, прикладывая особые усилия, то японские дети усваивают английский язык быстрее старшего поколения. Так, в одном фрагменте «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» описаны дети, легко произносящие такие словосочетания, как: «добрый день», «как дела, англичанин?», «очень хорошо», «иди в таможню». А в другой части своей книги автор приводит связанный короткий диалог в Хакодате с японским мальчиком на английском языке.

В любом месте Японии, на взгляд Джона Тронсона, всегда находились те, кто испытывал острую необходимость знать язык даже на самом элементарном уровне. Но в каждом из таких мест (разумеется, это были портовые города) учили английский язык, подражая произношению и многократному произношению изучаемых слов. В эффективности этого способа был уверен и сам Джон Тронсон: копирование произношения на слух и повторение помогали ему увеличивать собственный запас японских слов и тем самым расширять знания о новом культурологическом пространстве.

В своих записях Джон Тронсон использует экзотическую лексику — слова из языка той страны, где он находился в момент написания своих заметок. Такие слова обозначают реалии, свойственные исключительно культуре описываемой страны, передают специфику быта, образа жизни и менталитета местных жителей. Эти слова (и, соответственно, явления) незнакомы Джону Тронсону, поэтому он включает их в текст своих путевых заметок и снабжает комментариями, чтобы зафиксировать культурные особенности той или иной страны. Так, автор приводит несколько японских слов («харакири», «норимоно», «сёгун» и др.), которые даже графически ощущаются как инородные — они взяты в кавычки или выделены курсивом: «Единственным средством передвижения по дорогам Японии из одной местности в другую служат либо лошади, либо норимоно, т.е. ящик, очень похожий на собачью конуру и размером, и очертаниями, — по бокам сквозь железные петли продеты длинные шесты, сам ездок сидит внутри на корточках, а два дюжих носильщика несут его на своих плечах, сменяясь время от времени»³.

Кроме этого, Джон Тронсон использует в своей речи иноязычные аналоги английских слов, таким образом демонстрируя интерес к другой культуре и успехи в понимании японского языка. Например: «Когда нас одолевала жажда, то мы без труда получали воду (мидзу) или чай (тя)»⁴. Или: «Один добродушный монах или священнослужитель, предложил выпить немного тя, а также выкурить по трубочке табако»⁵.

Это еще не все случаи наречения привычных для Джона Тронсона понятий в словах японского языка. Автор книги, как и сами японцы, создает новые, но уже узнаваемые им самим концепты, которые необходимы для того, чтобы почувствовать себя частью прежде непонятного и неизвестного мира.

В Китае

Языковые впечатления от знакомства с китайцами у автора «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» менее заметны, в сравнении с японскими эпизодами. Но при этом Джон Тронсон приводит формы грамматических искажений отдельных слов и грамматических конструкций китайцами. Так, в одном случае описываются китайские привратники, которые не могут правильно на английском языке выразить запрет. Или в другой раз упоминается китайский портной, взявший себя имя Штульц и достаточно просто, но с обилием грамматических ошибок говорящий по-английски. Образчики таких форм выражения мысли Джон Тронсон приводит неизменно, и подобные примеры становятся у него самыми частотными. Например: «Я подошел и произнес обычные слова приветствия: «Чин-чин, фоки», после чего шаг за шагом выманил старика на свет и чистый воздух, куда, судя по бледности его лица, он выбирался крайне редко»⁶. Используемые Джоном Тронсоном слова — это искаженные сочетания китайского «qing-qing» (просить) и английского «folk» (народ).

Как и в случае с японским языком, Джон Тронсон приводит в своих заметках разные экзотизмы («суаньпань», «канга», «ямынь» и др.) и отдельные китайские слова как иноязычные «заменители» английских слов. Например: «Повсюду были разбросаны бумаги и журналы на русском языке, а в одной из кладовок я приметил суаньпань, т.е. приспособление, используемое китайцами для ведения счета»⁷. Или: «Как-то раз, решив посетить это предместье города до наступления темного времени суток, я вышел из клуба около двух часов пополудни … и начал обход с лавки, где торговали ханшином, т.е. спиртными напитками»⁸.

Пишет Джон Тронсон и о том, что проповедующие христианство тайпины обязательно постигают «науки и языки», а если оказываются в Китае, то «напряженно» изучают китайский язык в одном из монастырей Шанхая или Нинбо. Замечает автор книги сложности китайцев в освоении английского языка: «ломаным языком» или «тарабарщиной» называет он варианты неверного употребления слов с фонетическими искажениями и нарушениями грамматики.

Еще один необычный пример, характеризующий «европейский» уровень восприятия чужого письменного языка, у Джона Тронсона связан с представлением своей прогулки по китайскому кладбищу: увидев какой-то часто встречающийся на могильных захоронениях иероглиф и не имея возможности его точно идентифицировать, Джон Тронсон пишет, что это знак похож на изображение последней буквы греческого алфавита — буква «омега».

По книге «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» сложно судить, насколько хорошо воспринимал Джон Тронсон китайскую речь, но в повествовании есть даже упоминания об искаженных китайских словах в речи маньчжуров.

В Сибири и Татарии

В поле внимания путешественника попадают не только японский или китайский языки. Автор «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» задается целью описать и языки, проживающих «в Сибири и Татарии» народов. И потому в главе ХХХIII возникает примечательное размышление Джона Тронсона о «гиляках» и «словах гиляцкого языка». Только в этой части книги появляется небольшой перечень слов языка инородцев.

Безусловно, что автор путевых наблюдений догадывается, что аналогов таких словарей (пусть даже предельно лаконичных еще не существует) и потому пытается зафиксировать разные группы слов в своей книге. Но, создавая небольшой словарь, Джон Тронсон допускает серьезную ошибку: выдает за слова нивхского языка лексику, бытовавшую у тунгусов. Тем не менее, в словник включены числительные от одного до десяти, названия частей тела (рука, нос, ухо, нога и др., всего 8 слов), названия животных (собака, лосось, олень, медведь и др., всего 7 слов), слова с «природной» семантикой (солнце, море, трава, камень, дождь, лес и др., всего 11 слов), обозначения человека (человек, ребенок), названия орудий охоты (ружье, невод) и некоторые отдельные слова других семантических категорий (обувь, котелок, пуговица и др.).

Исследователям такой выбор лексических единиц представляется интересным, хотя дневниковые записи не дают ответа на вопрос, каким образом составлен словник: носители языка произносили слова «по запросу» или автор записывал все услышанные (а значит, часто употребляемые) слова. Всего Джон Тронсон включает в книгу 45 слов и записывает их латиницей с надстрочными знаками. Одновременно с этим замечает, что тунгусы не выговаривают «р».

В представлении Джона Тронсона описываемый им язык «оказался весьма простым и легко заучивался». Уже имея опыт общения с другими народами Дальнего Востока, Джон Тронсон, по его собственному утверждению, пытался отыскать следы письменности у «народов Сибири и Татарии», показывая для этого образцы письма у китайцев, японцев, монголов и маньчжуров. Но, не добившись понимания от своих собеседников о письме, делает вывод, что на берегах Сибири и Татарии живут не владеющие письменной формой коммуникации народы.

В Корее

Обнаруживаются в книге Джона Тронсона и небольшие замечания о двухдневном плавании у берегов Корейского полуострова, когда экипаж корабля пользовался услугами переводчика китайского языка. При этом корейцы не до конца понимали корабельного переводчика, поэтому связанных бесед не было. И, вероятно, из-за этого языковедческие эпизоды у Джона Тронсона предельно лаконичны.

Однако в книге есть описание попытки знакомства корейцев с образцами маньчжурского письма. По словам автора «Плавания в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…», эти действия не имели никакого успеха. При этом, как пишет Джон Тронсон, корейцы с удовольствием читали Евангелие на японском и даже понимали его.

Обращаясь к особенностям языков разных народов, которые встречались на пути следования «Барракуды», Джон Тронсон почти никогда не дает подробных характеристик того или иного языка. Но в случае с корейским языком он пишет следующее: «Звуки корейской речи были нежные и певучие и намного приятнее на слух, чем резкие и неестественные голоса китайских чтецов»⁹.

И если японцы и китайцы ассоциируются у Джона Тронсона с определенной открытостью в общении и усердием в изучении английского языка, то подобное совсем не замечается, на взгляд путешественника, у корейского народа. Возможно, все это объясняется ограниченностью по времени, когда «Бараккуда» находилась у берегов Корейского полуострова.

Косвенные обращения к языкам народов Дальнего Востока

Незримыми героями повествования Джона Тронсона становятся разные владеющие языками народов Дальнего Востока люди: именно с их помощью экипаж «Бараккуды» может вести полноценные переговоры.

Пространство современного Джону Тронсону английского языка расширяется за счет использования не только топонимов местного происхождения, но и слов, отражающих традиции каждого народа. Например, описывая место проживания камчадалов (так он называет ительменов) в посещенном им Петропавловске, он использует традиционные названия жилищ — «юрты» и «балаганы»: «Вообще, туземцы обитают в двух видах жилищ. Первый — это юрты, т.е. зимние жилища, которые выглядят как яйцеобразные строения, врытые в землю на глубину более полутора метров. … Второй — это балаганы, или летние жилища, которые возводятся на сваях на высоте более двух метров от уровня земли»¹⁰. Или приводит примеры использования отдельных слов маньчжурского языка: «На острове на встретили человек пятьдесят маньчжуров, которые глазели на нас с нескрываемым любопытством, восклицая, по обыкновению «сангоуда», т.е. “очень хорошо”»¹¹.

Именно таким образом Джон Тронсон пытается в какой-то мере воссоздать на страницах своих путевых заметок национальную речевую среду, в которой он и другие члены «Барракуды» оказываются во время своего долгого и экзотического путешествия. Эти свидетельства весьма интересны в лингвокульторологическом ракурсе, так как употребляемая лексика является языковым воплощением ранее неизвестных автору (и, соответственно, его читателям середины XIX века) реалий другой культуры.

Книга Джона Тронсона и современные ей путевые записки

«Плавание в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» Джона Тронсона писалось в одно и тоже время, когда были созданы и другие, аналогичные по содержанию книги: как, например, «Фрегат “Паллада”» (1853–1857) И.А. Гончарова или «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859 и 1860 годах» (1862) А.В. Вышеславцева.

При этом удивительно, что лингвокультурологические замечания у И.А. Гончарова (а на момент своего путешествия русский писатель уже был автором романа «Обыкновенная история» (1847)), ставшего в 1860 году членом-корреспондентом Петербургской академии наук по разряду русского языка и словесности, намного шире и глубже. Так, например, называя японский язык «звучным», И.А. Гончаров опирается не только на личные наблюдения, но и приводит разные сведения о возникновении и бытовании языка. Или более обстоятельно описывает особенности других языков.

Вероятно, это было обусловлено не только тем, что сам И.А. Гончаров был знатоком европейских языков (как известно, он владел французским, немецким и английским), но и масштабом личности самого автора, скрупулезно работавшего с родным языком и внимательно относившегося к другим языкам. Языковые экскурсы у И.А. Гончарова объемны и оригинальны. И если Джон Тронсон соотносит все услышанное, чаще всего, с английским языком, то И.А Гончаров проецирует иные речевые образы не только в пространстве «русского» мира, но и всей мировой культуры.

При этом в некоторых фрагментах книг о путешествии Джона Тронсона и И.А. Гончарова обнаруживается обращение внимания к одним и тем же деталям. Оба автора упоминают о частице «хи», которой японцы выражают согласие с происходящим.

Таким образом, книга Джона Тронсона «Плавание в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» примечательна, ко всему прочему, еще и своей репрезентацией отдельной лексики (от экзотизмов до иноязычных вкраплений). Многократно используемые слова и выражения, присущие разным народам Дальнего Востока, очерчивают языковые границы путешествия и делают его более реалистичным. Лингвокультурологические экскурсы книги Джона Тронсона могут восприниматься как один из этапов создания в середине XIX века новых для европейского сознания познавательных концептов культуры народов Дальнего Востока (прежде всего, бытовой сферы жизнедеятельности.

Вводя в книгу слова иноязычного звучания и происхождения, Джон Тронсон представляет читателям совершенно новые, необычные для европейского сознания реалии, при знакомстве с которыми (через воспроизведение увиденного, услышанного и осмысленного) решаются разного рода просветительские задачи, неразрывно связанные с путешествием и его жанровыми разновидностями (путевыми дневниками, заметками, очерками; приключением и др.). Новое поколение путешественников на Дальний Восток неизменно обращалось к «Плаванию в Японию, на Камчатку, к берегам Сибири, Татарии и Китая…» Джона Тронсона, чья книга стала еще и средством информирования читателей о языках восточных народов.